Я рассказал ему о разговоре с женой, о ее отношении к нему, вспомнил, как сынишка рассыпал карандаши, Гущин сжался.
— Дайте мне свидание с ребенком, — попросил он.
— Нет, это исключено. Детей в тюрьму не водят.
— Тогда с женой. После свидания я дам показания…
— Не будем торговаться, Гущин. Если хотите рассказывать правду — рассказывайте.
— Дайте свидание! — взмолился Гущин. — Клянусь, что не обману вас, я понимаю: все кончено…
— Нет! — отрезал я. — Не занимайтесь вымогательством!
Гущин сник. Он еще некоторое время рассматривал свои ладони, потом резко выпрямился и спросил:
— Сколько краж я должен признать?
— Ровно столько, сколько совершили.
— Я и сам не знаю, сколько их было. Что-то около двадцати… Так? А в общем — все, которые были в нашем районе, начиная с декабря прошлого года. Тогда попался на валенках Леднев. До этого он занимался шинами вместе с этим пузатым, с Бобом… Костя сел, Боб остался один, предложил мне… Мы раньше на Октябрьском рынке встречались. Я согласился по пьянке, и пошло… Последний раз сняли крашенные чем-то белым колеса с прицепов за Домом культуры Капранова, кажется, шесть штук, отвезли в Веселый Поселок, Яну. До этого с Бобом взяли две покрышки из кладовой автобазы и пять колес с машин «скорой помощи». Продали на Октябрьском рынке. Возили еще на Десятую линию тете Тане, на Пулковское шоссе, на Басков, чаще на Борькиной «аварийке», иногда на такси. В общем, все, что у вас есть с декабря, — мое и Боба.
Дом № 145 по Московскому проспекту, где жили Борис Петрович и Клотильда Андреевна Гудковы, находился в десяти минутах ходьбы от Новодевичьего монастыря, ближе к Московской заставе.
Мы с Каракозовым, раздобыв понятых, заявились к ним утром, в начале седьмого, подождали, пока хозяева облачили себя в халаты, и приступили к обыску.
— Хрусталь, ковры, мебель купила до замужества, — поясняла красивая, пышная телом жена Гудкова по мере того, как мы передвигались по ее квартире. — Могу предъявить чеки…
— Отодвиньте-ка кровать, — вдруг потребовал Каракозов.
Хозяева выполнили это требование. Под кроватью было много пыли, тряпок. Каракозов брезгливо сгреб их ногой и между плинтусом и стеной увидел узкую полоску бумаги. Он вытащил ее и прочитал вслух: «Работаю там, где с тобой крали. Костя». То был обрывок письма, а на сохранившемся клочке конверта значилось: «Коми АССР, поселок Микунь».
— От кого письмо? — спросил Каракозов.
Бывший мичман и завгар молча жевал губы.
— От кого письмо?!! — спросил Каракозов так, что Гудков встал перед ним.
— От Кости… Леднева…
— На вопросы надо отвечать сразу и четко, — сказал Каракозов.