— Ты собрался отпустить. — Напомнил Василий.
— Пока не раскрывал рта.
— Ты спросил, я ответил. Сам говорил, что желаешь знать истину, отделить от заблуждения. Слыхал я… — тут привычное чувство осторожности, казалось бы, изменило Василию, но не в нем дело, — рванув изо всей силы, нужно было и ломить до конца, — слыхал, что многие в твоей империи думают теперь, как я. А сам ты целые послания сочиняешь, размышляешь — где истина. Потому что смущен отвратными картинами жизни — и объяснить их не можешь, и примириться с ними невмоготу, жить дальше, как живешь. А как? Что оставить после себя?
— Согласен с тобой. — Успокоился император. — Но и ты будь справедлив, подтверди, что я никого строго не наказал за вашу ересь. Хоть попадались, не ты первый.
— Истинно так.
— Потому что склонен я размышлять. — Вдруг запросто признался император и далее заговорил без всякой угрозы, наоборот, словно просил рассудить. — А что, если не там расставляем сети? Потому и улавливаем в них ничтожную добычу. Представь, обратил ты меня сейчас. А далее. Где искать верных людей? Пусто место, так ведь?
— Явно пусто. Но не тайно. — Строго отвечал Василий. Теперь именно захотелось ему просветить императора, дать прочувствовать свою силу в противовес императорской. — Многие уже обращены, но пока невидимо. И служат Истинному Богу не за страх, а узрели предназначение. Начали, как ты, с сомнения. Но теперь открыли глаза.
— Думаешь, многие?
— Истинно. Знаю, что говорю. Крестят лоб рядом с тобой, а сами плюются тайком. Изрыгают свой гнев на Сатаниила. Ранее он правил в Иерусалиме, а теперь здесь.
— Где это — здесь?
— У тебя под боком. В Софии твоей он обретается. Там престол Сатаниилов. Прозри, сам увидишь. Потому многие кладут поклоны, а дома смывают с лица. От икон отворачиваются не прямо, а в помыслах. Потому, лик на них отмечен не Господом.
— А кем?
— Сатаниилом.
— Это в Святой Софии?
— По названию — святой. И только. А по сути — в главном Сатанииловом прибежище.
— И много, говоришь, таких, кто уверовал?
— Много. Но никому знать не дано. Даже мне — пастырю. Не откроются они до назначенного часа. Пытки примут, в могилы сойдут неузнанными. Один Христос их подвиг зрит.
Император долго молчал, размышлял. Василий видел ясно, привык читать с человеческой изнанки. — Только тебе откроюсь. — Заговорил, наконец, Алексей. — Еще в Филипполе открылись мне многие наши заблуждения. Для того и удалялся, чтобы одному побыть. Размышлял. Ищу теперь, кто поможет мне сделать верный шаг. Значит, здесь этот человек?
— Ты сказал. — Торжественно подтвердил Василий. Твердо он был теперь уверен — достигли его слова императорских ушей. И власть над ним он возьмет, обратит, не с одного раза, так с двух, трех. Сколько нужно. Для такой цели никакого времени не жаль.