Дю Беф замолк, появились слуги. Они еще убавили свет и теперь хозяйничали в полумраке, расставляя еду. Все происходило в молчании. Большая рыба не умещалась на блюде. Очень хотелось есть.
Но тут Жоффруа решительно встал из-за стола. — Нет, Дю Беф. Ты угощаешь не от чистого сердца.
— Почему?
— Потому что Господь предупреждал. Рыбаки и бросающие уду возрыдают со временем. Ты шлешь предупреждение.
— Но рыбак — не ты. — Возразил голос. — Рыбак — я. Чего тебе бояться. Разве ты забыл, как Христос кормил голодных хлебами и рыбами?
— Это ты называешь хлебом? — Жоффруа презрительно показал на блюдо с какими-то семенами.
— Ими питался Креститель. Мы следуем ему. Негоже и тебе отказываться, если голоден по-настоящему.
— От такого угощения отвернется даже бедняк. Рожковое дерево не заменяет хлеба. Так ты проявляешь гостеприимство? Или под его видом насмехаешься над нами?
— Ты слишком привередлив, — успокоил голос. — Мусульмане перекормили тебя. Еще бы. Полный желудок делает более покладистым. Зато мы привыкли довольствоваться тем, что имеем. Не мешай тому, кто по-настоящему голоден.
— Ты хочешь накормить? Или угрожаешь?
— Я даю то, что ем сам. — Голос Дю Бефа вновь сорвался и странно пискнул. — Помни, святой Варфоломей ловил такую рыбу. Я следую ему. Погоди. Если опасаешься, я отведаю угощение вместе с вами.
Возникло молчание, а потом, должно быть по приказу, слуги совсем убрали свет. Теперь горел всего один светильник в конце стола. В колеблющем свете я разглядел ползущую по стене тень, строгий рисунок сухого дерева без листьев и корней. Голые ветви сплелись между собой, как линии человеческого тела. Руки были подняты вверх и раскинуты над головой, ноги сведены судорогой. Человек был распят, погибал здесь и сейчас, прямо на наших глазах. Колеблющийся свет раскачивал и бросал тень из стороны в сторону. Занавес, между тем, распахнулся, и темная фигура шагнула к нам. И жаровня вдруг вспыхнула, зашипела, будто залитая огнем. Клубы дыма заполнили комнату. Стало трудно дышать, но дым хотелось вдыхать еще и еще. И самой тьмы, будто, ни стало. Яркий свет, все оттенки красного были здесь — от розового света весенней зари до сгустившегося до смоляной черни цвета запекшейся крови. Время замерло. Не знаю, сколько его минуло, прежде чем я очнулся.
— Ты забыл молитву, Жоффруа. — Расслышал я голос. И хозяин смутно стал виден, призраком за дальним концом стола. — Неужели язычники отучили тебя? Почему ты опасаешься христианской трапезы? Посмотри. — Тень протянула руки к тарелке, взяла рыбу и поднесла ее к неразличимому лицу.