— Что делать?
— Для начала дай клятву, что будешь хранить тайну. Что скажешь?
— Я готов. — Франсуа не колебался.
— После того, как выполнишь, что скажу, увидишь ее.
— Назови цену.
— Я сказал. Дело не мое. Не мне решать. Учти, нарушишь слово, ее накажут за обман. Подумай прежде, чем соглашаться.
— Говори.
— Ты ходишь в Храм Гробницы. Заберешь во дворе пустой сосуд из-под масла. Спросишь брата Лютеция, он покажет, какой. Принесешь сюда, а потом вернешь полным, откуда взял. Сделаешь раз или два, будет видно…
— Это все?
— Я сказал, не я решаю. Начинай, и окажешься ближе к цели…
На следующий день Франсуа остался в храме после утренней службы. Приближалась Пасха, и монахи с особенным рвением приводили храм в порядок. Лютеция от нашел без труда, он видел его раньше, тот оказался тихим малозаметным человеком. Сейчас он старательно оттирал с пола невидимые пятна. Лютеций не скрыл удивления, когда Франсуа назвал Аристида. В храме было пусто, но монах счел не лишним оглядеться по сторонам, прежде, чем продолжил разговор. Вытер лоб тыльной стороной руки, и еще раз осмотрелся.
— Нас не должны видеть вместе. Придешь вечером. Я буду менять сосуды. Пустой я оставлю вот здесь. Возьмешь, наполнишь, поставишь на прежнее место. Я увижу издали, не подходи ко мне близко.
Франсуа сделал, как было сказано. Кувшин сунул в корзину. На пороге его остановил настоятель, отец Викентий, прежде он уговаривал Франсуа примкнуть к братьям ордена.
— Я слышал, ты немало способствовал нашей победе.
— Мы не снискали славы. Не стоит говорить о победе.
— Не всякая слава достается ценой крови. Вы заставили язычников отступить, не причинив вреда их жизням, и, главное, сохранили собственные. — Тут взгляд его упал на корзину. — Что там? Мы оставляем свое за воротами.
Сосуд был хорошо укрыт. — Ничего, кроме тряпки. — Франсуа солгал неожиданно легко. Уже потом почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Но настоятель ничего не заметил. Грек забрал корзину, велел подождать, а когда вернул, в ней прибавилось веса. Лютеций вертелся поодаль. Франсуа выбрал время, и, не торопясь, так, чтобы он видел, добавил сосуд к другим, уже стоявшим под стеной.
Все это казалось странным. Он чувствовал, что его используют в непонятном и тайном деле. Франсуа не был хитрецом, до сих пор он шел прямо, избавленный от сомнений, не было цены, за которую можно было его соблазнить. Но как ловко Дьявол умеет находить прорехи в самых крепких доспехах. Как ловко разит сквозь них оружием, острее стрелы и копья.
Несколько дней Франсуа ждал возвращения Магдалены, а потом ему было поручено еще раз сменить сосуды. И это было исполнено. Все это время латинские лампады горели хуже греческих, особенно в день Пасхи, когда следят за их светом особенно ревностно, наблюдая собственными глазами истечение Благодати. Многие чтут в силе этого огня Божеское указание. Потому заговорили о предпочтениях греческой веры. Нельзя сказать, чтобы латиняне отнеслись с подобающим смирением, как и должно ввиду столь несомненного знака. Проверили сами лампады, брали масло, которым их заправляли. Огонь, добытый от рук человеческих был ярок, а божественный — слаб, намного слабее греческого. Осталось принять, как есть. Греки торжествовали…