Генерал всматривался в темноту. Сухой, весь как-то по-особенному подобранный, похожий на солдата, готовившегося к атаке, он неподвижно стоял у амбразуры блиндажа. Высота 117,5, конечно, не была в темноте видна Сизову. Но острый, натренированный слух улавливал звуки, помогавшие генералу воссоздавать картину боя, которая, по-видимому, не совсем его удовлетворяла. Он то и дело брал из рук радиста трубку и отдавал своим отчетливым, звонким не по летам голосом негромкие, отрывистые приказания. Фразы его были коротки и точны, словно он заранее готовил их и произносил не в бою, а на тактических занятиях в академии. Ни одного лишнего, вырвавшегося в горячке боя слова...
Неопытному человеку трудно было бы понять, что же творилось на высоте. То ее на миг выхватывали из темного зева ночи разрывы снарядов, то она вновь пропадала в сплошной звенящей мгле. Сквозь пулеметный и автоматный треск, сквозь сердитый рев орудий и минометов изредка прорывалась слабая волна красноармейского "ура", она докатывалась сюда, до наблюдательного пункта, и тогда все, кроме генерала, оживлялись.
Из соседнего блиндажа доносился голос полковника Павлова:
-- Гунько... Гунько! Перенеси огонь по левому скату!..
Только по этому голосу и можно было догадаться, что высота еще находилась в руках противника, хотя бой за нее длился уже более часа -время, вполне достаточное для того, чтобы выдохлась любая атака. Генерал это отлично понимал и не выражал никакого оживления. Внешне непроницаемый, он, однако, все чаще и чаще поднимал трубку аппарата. Только начальник политотдела, который хорошо изучил Сизова и в трудные минуты всегда был с ним, умел по каким-то неуловимым признакам читать его душевные движения. И сейчас, когда, казалось, выражение лица генерала нисколько не изменилось, Демин понимал, как ему тяжело, и испытывал нетерпеливое желание принять на себя хоть часть бремени с острых солдатских плеч этого сурового человека.
-- Вас просит подполковник Баталин, товарищ генерал! -- доложил радист.
Сизов поднял трубку.
Баталин докладывал:
-- Разрешите прекратить атаки. Несу большие потери. Комбат и его заместитель ранены...
Генерал долго и с ненавистью смотрел на трубку рации, будто она была виной всему случившемуся.
Многим офицерам, находившимся на НП комдива, положение казалось непоправимым. Они были уверены, что генерал прикажет отвести солдат на исходный рубеж, -- ведь разведчики, наверное, уже успели перейти оборонительную линию врага. Но комдив сказал:
-- Атаки продолжать! Высота должна быть взята! Сейчас дадим еще огня. Свяжитесь с Павловым.