Собственно, никакой деревни тут уже и не было, оставалось лишь одно название, которое -- не будь здесь солдат -- теперь совершенно соответствовало бы этому унылому месту. Всюду, куда ни кинь взгляд, маячили уродливые обломки жилых домов и общественных построек. Война дважды прокатилась через эту деревню и сделала свое лихое дело. Уцелела одна лишь изба, да и та как будто была не рада, что уцелела. Она сиротливо стояла среди развалин с одним маленьким бельмоватым оконцем, словно только что очнулась от страшного, оглушительного удара, и удивленно смотрела на своих поверженных соседок. Казалось, всем своим неказистым видом хатенка так и хотела сказать: "Господи, как же я долго спала и что за это время сотворилось вокруг!" Печные трубы на пожарище, как водится, сохранились все. Длинные и жуткие, они тянулись кверху.
Пинчук невольно остановился, пораженный этими разрушениями. Кузьмич тяжело вздохнул и захватил зубами свой левый ус -- так делал он всегда, когда был не в духе.
"Когда же все это на ноги встанет, в порядок войдет?" -- окинул Кузьмич несуществующую деревню печальным взглядом.
В эту минуту он показался Пинчуку каким-то особенно сухоньким. Лицо Кузьмича осунулось и было удивительно похоже на засушенную грушу. Казалось, на этом лице ничего не осталось, кроме носа да длинных рыжих усов. Эти усы, пожалуй, и придавали их владельцу еще кое-какую солидность. А сбрей их -- и останется Кузьмич жалким и немощным, как Черномор без своей бороды.
-- Все восстановлять, Кузьмич,-- заговорил Пинчук.
-- А там, глядишь, и новая война подоспеет, -- в тон Пинчуку сказал Кузьмич, все еще грызя свой левый ус.
Пинчук разозлился.
-- Ну, якого ж ты биса жуеш його, як корова серку! -- неожиданно зашумел он. -- Война, война... Сам знаю, що може прыйти. Союзники у нас не очень надежни...
-- Известное дело -- капиталисты! И какого дьявола ты только на меня накричал! -- в свою очередь ощетинился Кузьмич, выплевывая левый ус.
-- А потому и шумлю я на тэбэ, що не нам говорить про войну, -- горько и тяжко вздохнул Петр. -- Мы против войны повынни говорить...
-- Ну, а я об чем толкую!
-- А ты вроде злякався, слезу пустыв, -- уже примирительно сказал Пинчук, подавая Кузьмину кисет.
-- Ничего я не испугался. Откуда ты это взял? Просто такая мысль в голову пришла, вот я и сказал. Ведь никак они нам не дают, товарищ сержант, мирно-то пожить. Вот в чем загвоздка! -- Кузьмич свернул папироску, помусолил ее, нагнулся к тлевшему в руках Пинчука фитилю от кресала. Разогнувшись, подытожил: -- Не любят нас капиталисты проклятые!