Самодива (Зуркова) - страница 56

Сама работа не имела ничего общего с красотой. Вооружившись резиновыми перчатками, я забирала разносы у закончивших свою трапезу. Столовое серебро – направо. Грязная посуда – налево. Еда отправлялась в одно мусорное ведро, салфетки и мусор в другое. Сначала мой желудок сжимался от вида того, что люди оставляли на подносах. Потом я уже этого не замечала.

– Магистры – странное сборище, – предупредила меня одна из девушек из моей смены. – Большинство из них довольно милые, но попадаются и социально–опасные элементы, и это пугает. Просто игнорируй их. Ты не должна потакать их глупым попыткам флиртовать.

– Например?

– Например, дешевым фразам пикапа. Сегодня, к примеру, основное блюдо – запеченная курица. Если ты будешь стоять в конце раздаточной линии, то должна будешь спрашивать, что они хотят – ножку или грудку. Этот вопрос вызывает очень странные ответы у некоторых из ребят. И так каждую среду! Та же запеченная курица, те же ребята, те же ответы. Это даже жалко.

К счастью, возня с разносами не включала в себя разговор о частях тела. Несколько студентов остались, чтобы завязать со мной разговор. Да, в основном это были парни, но все они были довольно дружелюбны. Единственный вопрос, который чуть не пересек границу, был о моем акценте, да и не о самом акценте шла речь, а о том, что Болгарское происхождение приобретало слегка иное значение, когда я убирала за другими людьми, вместо того, чтобы сидеть за одним столом со всеми.

На протяжении всей смены мой взгляд падал на накрытое фортепиано в другом конце зала. В Принстоне было много фортепиано, большинство из них находились в крошечных кабинетах или в зонах общего пользования, где столпотворение не прекращалось. Это же было идеально: когда обеденный зал закрывался на ночь, ничто не могло встать между мной и моей музыкой.

Позже, в тот же вечер, я захватила несколько нотных листов из своей комнаты и выскользнула в окно. Короткая дорожка, усыпанная гравием, вела меня к полю для гольфа, где пруд отделял собственность гольф–клуба от собственности Форбса, а фонтан издавал ностальгическое звучание, поднимая в небо свои брызги – это был тот же звук, который я слышала в первую ночь из своей комнаты. Минуя пруд мне пришлось подняться на холм по газону к Магистерскому Колледжу и его Кливлендской башне, четыре белых турели которой насквозь пронзали тишину в мечтательной попытке поднять все здание в воздух.

В воздухе витало ощущение захватывающего дух умиротворения, о котором можно только мечтать, но представить его в полной мере невозможно, пока не окажешься в самой его сердцевине. Ни один листочек не шевелился на разбросанных по территории деревьях. Полная луна полировала каждую травинку жидким серебром, ее изумительный шар завис низко над башней, такой большой и осязаемый, словно кто-то подкатил его настолько близко, насколько только осмелился.