Самодива (Зуркова) - страница 74

Он написал это слово и обвел дифтонг.

– Есть разница? Я имею в виду, кроме дополнительной буквы?

– Они как черное и белое. Греческий даемон был добрым существом, на полпути между человеком и Богом. Ваша сестра описала его как вариант Диониса: чувственный, темпераментный, склонный к безумию и даже насилию. В типичных Дионисийских канонах, он также имел абсолютную власть над природой и непревзойденный дар искусств. Особенно музыки. Что могло бы объяснить, почему, на протяжении всего своего времени на земле, Орфей достигает непревзойденного мастерства лиры. Единственная проблема, – Джайлс повернулся к стоящему рядом проектору и щелкнул выключатель, – даже даемон должен платить цену за бессмертие.

Сцена с вазы появились на противоположной стене. Она напоминала одну из моих псиктер>7: порочная менада атакует слабого музыканта. Но потом я начала понимать, что это была атака иного рода. Она принуждает его к поцелую, прижимала его руку к своей голой груди.

– Они… – Я не была уверена, что произносить слово «секс» вслух было хорошей идеей. – Выглядит так, будто менада насилует его.

– Потому что это именно то, что она делает. Ритуал работает как брачный обет, связывающий даемона в менаду навсегда. В сущности, ему приходится выплачивать долг, так как она отдала человеческую жизнь, спасая его. И теперь каждый месяц, в полнолуние, он должен участвовать с ней в сексуальных ритуалах Диониса. Двое стали вечными любовниками, нравится это даемону или нет.

– А если он нарушит клятву?

– В этом и вся ирония. Видите ли, ничто в этом мире не может причинить ему вред, кроме одного исключения: он во власти женщины, которую, вероятнее всего, никогда не полюбит. Если он нарушит клятву, она разорвет его на части. Греки называли это спарагмосом>8, и раньше я поддерживал мнение большинства, что подобные акты жестокости были лишь символическими, разыгрывались в театрах, создавая драматическую атмосферу ритуалов. Но теперь, прочитав эссе вашей сестры, я уже не так уверен в этом.

Он выключил проектор, возвращая стене её лакированный белый цвет.

– Как вы думаете, есть хоть доля правды во всем этом?

– Я не знаю. – Сожаление в его голосе подтвердило, почему он так хотел назначить вазу мне: кто еще, если не сестра Эльзы, могла принести ему недостающие ответы? – Ничто не обрадует меня больше, чем найти доказательства – любые доказательства – того, что написанное ею является реальным историческими фактами. Тем не менее, сейчас я должен рассматривать это как простое предположение. Провокационное, интригующее – бесспорно. Но все–таки не более, чем фантазии одержимой девушки.