Времени на отдых действительно оказалось мало. По моим ощущениям прошел час, возможно полтора и… все повторилось!
В этот раз я уже знала, чего ожидать, но от этого испытание не стало проще. Лишь усилило во мне ощущение подступающего безумия.
«Я не выдержу тут, просто тронусь. И сама начну кидаться на людей и кусать их!»
И снова в долгожданной холодной тьме, что опустилась после окончания новых мук, безмолвной поддержкой и утешением мне служило большое и теплое мужское тело.
Но даже в этом стремлении помочь я ощущала настороженность и некую отчужденность роденца. Он явно избегал большего сближения (насколько это вообще позволяла наша ситуация). Стоило мне перестать дрожать, как он отодвигался, исчезая в безмолвной тьме капсулы.
Да и меня, обуреваемую сумасшедшей слабостью, отчаянием и страхом за будущее, на контакт не тянуло. Не было ни сил, ни желания, ни доверия к чужаку.
В таком режиме ада и молчаливой поддержки прошло два дня. Можно ли сказать, что я их выдержала? Нет. К началу третьих суток в проклятой капсуле состояние мое было неописуемым. Я с трудом осознавала происходящее, находясь то ли в трансе, то ли почти в коме. Мозг слабо реагировал на любые внешние сигналы, внимание было рассеянным. Сознание банально не выдерживало таких психологических и физических истязаний. Все эти дни я ничего не ела и не пила, кроме нескольких глотков грязной воды.
Я либо, обессиленная очередным адским испытанием, безвольно лежала на полу, либо стояла, укрываясь от шквала воды, поддерживаемая роденцем.
Тактика военных была очевидной. Эти чередования периодов тишины и безумия неминуемо подкосят любое сопротивление, постепенно сведя с ума и истощив психологически. И я даже с какой-то затаенной надеждой ожидала появления группы «переговорщиков», надеясь, что пленник сдастся и… заговорит.
«Что будет со мной дальше?»
Измученную голодом и пытками меня это больше не волновало. Все лучше, чем сейчас.
Настал третий день моего заточения с «объектом»…
Первоначально я не обратила внимания на небольшую нишу, где, закрывшись непрозрачной шторкой, можно было обеспокоиться какими-то своими физиологическими потребностями. Подобное раньше было немыслимо для меня, учитывая странное и, вероятно, опасное соседство. Но за эти два дня я стала куда сговорчивее и гораздо менее принципиальной.
Тем более что темный взгляд мужчины ужасно пугал. Он все чаще смотрел на меня слишком пристально: не отрываясь и словно забывая о том, что делает. И когда отступала тьма, я инстинктивно искала способ укрыться от этого взгляда.