— И ты очень устал, раз не стал сушиться магией! Где ты был?
— Ты будешь смеяться. Мы с Мэллином…
— Что? — испуганно встрепенулась его птица. — Подрались? Я слышала какие-то звуки, но они показались мне прекрасными!
— Пели! Мы пели на крыше. Я раньше пел! — с легким вызовом признался Мидир. — Иногда. Очень давно.
— Я не буду смеяться!
— А глаза смеются! — обвинил он.
Упал на постель вместе с хохочущей Этайн и с головой укрылся теплым одеялом.
— Я так люблю тебя, Мидир! — прозвучало даром старых богов, которых нет.
***
Седьмой день, вернее, вечер, стал лучшим подарком. Многое оказалось не тем, чем виделось. Джаред успел подружиться с Аланом. Светящиеся птицы ели и не кусались — когда их кормила Этайн. Вредный наследный принц, его вечная головная боль, внезапно стал любящим младшим братом. Может, и был таким, просто он не видел, не замечал, будучи погруженным в заботы на протяжении не одного столетия? А его Двор, его дом помимо того, большого, стал еще и просто домом, где Мидира ждала нежная, любящая Этайн.
Глава 20. Вереск и объявление войны
Ведомый больше звериным чутьем, чем разумной мыслью, волчий король настоял, чтобы Этайн не снимала корону. Поэтому они, накидав побольше подушек в изголовье, так и задремали полусидя-полулежа.
Вернее, дремала Этайн, а Мидир отодвинулся немного, чтобы разглядеть получше свое краденое солнце.
Благородный разворот плеч, совершенной формы грудь… По черному сумраку шелка привольно разбежались медные кудри, лунным серебром сияла кожа. Вот только четкие брови Этайн были сведены тревожно, а Мидир не посмел на этот раз заглянуть в ее сон.
Волчий король поправил розовое, теплое, специально для Этайн изготовленное покрывало, заправил прядку за ушко. Согнув пальцы из боязни выпустить когти, спустился тыльной стороной от одного виска, по скуле через теплые губы… Мягко поднялся к другому виску — и складка меж бровей разгладилась.
— Мой Фрох…
— Я не сплю, нет, любовь моя, — прошептала Этайн еле разборчиво.
На миг приоткрыла хризолитовые очи, в которых отразилась желтизна его глаз. Мидир спешно спрятал волчий блеск и втянул клыки, злясь на себя за щенячью невыдержанность.
— Какой чудесный сон мне снится, мое сердце… Жаль, — переметнувшись на спину и раскинув руки, с невыносимой печалью вымолвила Этайн. — Как жаль…
— Что, моя прекрасная?
— Что это все не взаправду, — прикрыв веки, еле слышно ответила Этайн.
Мидир отшатнулся, словно напоровшись на лезвие.
Этайн закинула локоть за голову, потерла висок под обручем, затем, опустив руку, оттянула змейку на шее и застонала как от боли. Желание потрясти ее и вырвать слова любви пропало.