— Покажи руки! — Мидир разворачивает брата лицом к себе, удерживает за правое запястье, но страшится стягивать перчатки самостоятельно. Мало ли.
— Мидир, я клянусь тебе, Мидир, ничего плохого не произошло, не волнуйся! — встрепанный братишка под испытующим взглядом вжимает голову в плечи, но не сдается: — Если ты заметил, не значит, что они заметят, а там нет ничего ужасного, но если увидят, запретят соваться в Верхний до конца времен!
«Они». Мэрвин и отец для Мэллина — «они». Ничего удивительного и все равно неприятно.
— Тогда тем более. Покажи! Мне! Руки!
— Может, не надо? — последняя попытка.
— Мэллин! — последнее предупреждение.
— Ну хорошо-хорошо! Ладно, Мидир, ладно! — перчатка с правой руки осторожно стягивается, открывая необыкновенно розовую кожу. — Я немного попал под солнце…
По мере того, как перчатки снимаются, Мидир ощущает себя все большим глупцом: так насторожиться по совершенно пустяковой мелочи. Хотя если бы Мэллин не щеголял в перчатках… Следует разобраться, что заставило приодеться брата. Возможно, корень беспокойства в этом.
— И что заставило тебя скрывать солнечный ожог вместо того, чтобы залечить его?
— Н-наш папа, он, ты знаешь, Мидир, к-как-то раз меня уже поймал на солнечном ожоге, — Мэллин прячет глаза. — Я не знал, что это был ожог, а потом кожа на руках пот-т-темнела…
Сбивающийся брат заставляет спокойствие улетучиться вновь.
— И что в этом ужасного?
— Отец, он увидел, Мидир, — Мэллин испуганно вскидывает раскосые глаза, — он увидел и сказал, что Верхний мир не метит настоящую волчью кожу, она всегда будет бледной, а этот темный загар свидетель, что я не совсем ши, что я больше человек.
Джаретт отчего-то клеймит младшего человеком, хотя все трое сыновей могут зваться полукровками. И в Мэрвине или самом Мидире Джаретта радует мощь Перворожденного, унаследованная от мага-отца и преумноженная человеческой кровью матери. В Мэллине же он видит недостатки всех рас.
Мидир рассматривает серые испуганные глаза напротив, видит в них искры магии, сияние волка, желтый редкий отсвет боевой формы. И понимает, в каком ужасе обычный волк: обычный, настоящий — но непризнанный и нелюбимый.
— И как тебе помогут перчатки?
— Если обжечься посильнее, загара не останется, — Мэллин озвучивает это будто свою последнюю надежду. — Но вначале сильный ожог заметен больше.
Договаривает вовсе тихо:
— И настоящие волки на солнце не сгорают.
Мидир прикрывает глаза, вздыхая потирает переносицу. Потом аккуратно прихватывает кисти брата. Вылечивает кожу, возвращая ей первозданный белый цвет.