Более того, чем тоньше и сложнее эти взаимосвязи и чем труднее их уловить человеку, тем больше действующая на инстинктивном уровне часть человеческого разума — та самая, что позволяет молниеносно выполнить дифференциальное исчисление и поймать на лету мяч, — тем больше эта самая часть мозга получает наслаждения.
Мелодия любой сложности (даже песенка «Три слепых мышонка» по-своему сложна, если для ее исполнения выбрать инструмент с особым тембром) проходит мимо рассудка и попадает прямиком в руки живущего в каждом из нас математического гения. Именно он, обитая у нас в подсознании, реагирует на все внутренние сложности, взаимосвязи и взаимоотношения, о которых, как нам кажется, мы ничего не знаем.
Кое-кто возражает против такой точки зрения и считает, что тем самым мы сводим музыку к математике, не оставляя места чувствам. На это я бы ответил, что музыки без чувств просто не бывает.
Вещи и явления, затрагивающие наши эмоции — форма цветка или греческого сосуда, рост и развитие ребенка, ласковое дуновение ветерка, движение облаков в небе, их причудливые очертания, блики солнца на водной глади, трепетание лепестков нарцисса, то, как вскидывает голову любимая и как струятся ее волосы, как стихает последний аккорд, — все это можно описать потоком чисел.
И это никак не попытка упрощения — вот в чем красота такой идеи!
Спросим Ньютона.
Спросим Эйнштейна.
Или поэта Китса, который утверждал: то, что воображение постигает как красоту, по-видимому, и есть истина.
Он вполне мог сказать то же самое о руке, ловящей мяч, но не сказал, потому что, будучи поэтом, предпочитал игре в крикет прогулки в саду с флакончиком лауданума в кармане».
Эти слова о чем-то напомнили Майклу, но о чем именно — он не мог так сразу сказать.
«Это и составляет основу взаимоотношений между нашим «инстинктивным» пониманием формы, очертания, движения, света, с одной стороны, и нашим чувственным их восприятием — с другой.
Именно поэтому я верю, что природе, любым природным объектам и процессам присуща своя форма музыки. Эта музыка будет такой же блистательной, как любая естественная красота, а наши самые глубокие чувства в конце концов тоже есть форма естественной красоты…»
Майкл закончил читать и медленно оторвал взгляд от страницы.
Интересно, слышал ли он когда-нибудь столь прекрасную музыку? В поисках ответа на этот вопрос он залез в темные уголки своей памяти, однако в каждом из них звучало лишь угасающее эхо мелодии, которую ему не удавалось ни уловить, ни расслышать. Он вяло отложил журнал в сторону и вдруг понял, о чем напомнило ему имя Китса.