На косе, выше валунов, густая трава и множество разных кустарников и мелких деревьев, а еще выше – сосняк черный и красный. Там в гуще, как среди деревянной колоннады, маленький шинтоистский храм цвета сосновой коры. В траве видны ворота, ведущие к нему. Ворота без забора, ворота – символ.
– Ты остаешься и ходишь грустный, в одиночестве? – спросил Колокольцов.
– А ты уходишь! И тоже грустный!
– Но я рад! Пожалуй, выкупаемся в океане! Хорошо, что позвал!
– Да мне одному не хотелось.
– Что так?
– Я тут раз стоял: океан, Фудзи напротив меня, горы, ворота храма, и мне как-то не по себе наедине со всем этим.
– Я твоему горю пособлю!
Они разделись на валунах, с валуна на валун спустились по овальным кручам к воде и поплыли радостно и бойко, как умелые мальчишки с острова Пасхи или на Гаваях. Кувыркались, ныряли, ловили друг друга в воде, бултыхались, как моржи, и прыгали из воды, как дельфины, два сильных и здоровых белых тела с докрасна загоревшими лицами и русыми головами.
Еду, еду, еду к не-ей,
Еду к милочке своей... –
загорланил Алексей, плывя к берегу и глядя на вершины валунов вровень с косой, которая круглой дорогой шла, захватывая бухту. Отсюда видно, какая она гигантская, с целой китайской стеной сваленных в океан валунов, ограждающих ее лучше всякой крепости, с лентой бора на вершине и все с теми же хамаю, с их белой торжественностью. Вылезли на косу, стали кидать камни в океанскую сторону, в воду.
– Да, видишь, что тут у меня произошло, – сказал вдруг помрачневший Александр. Радости его как не бывало.
Колокольцов больше не жил у Ябадоо. Он перешел в офицерский дом и только заходил к Ябадоо по вечерам. Ни для кого не были тайной его отношения с Сайо, хотя все молчали, не желая выдать девушку и причинить ей горе. Александра никто не осуждал.
– Матросы идут! – предупредил Сибирцев.
На валуны высыпала целая ватага нижних чинов во главе со старшим унтер-офицером Сысоевым.
– Дозвольте, ваше... – попросил он позволения выкупаться.
– Пожалуйста! – ответил сидевший у воды Колокольцов.
– Здесь хорошо! – добавил Сибирцев.
Матросы живо скинули одежду, но в воду сразу идти никому не хотелось. Лица как на подбор, в русых усах и смуглы. Тела темны от загара. Есть видные, красивые, атлетические фигуры, как у Сизова и Ловчева, но в большинстве – прямые, как бы без бедер. Солдатские тела с худыми мускулистыми ногами и руками и выступающими ребрами. Среди загорелых есть и как бы обсыпанные мукой.
Матросы расселись по камням, продолжая какой-то свой разговор.
– Шурин в Питере на фабрике работает, – говорил чей-то ровный голос, кажется Граматеева. – Шел выпивши с получки, а фараон взял с него штраф. А всей получки два рубля с полтиной. Так он дрожмя дрожит... Надо, говорит, их всех...