— По-моему, он сейчас в отъезде, — наивно предположил я.
— Разве вы не сын? — продолжала удивляться Марина. — Я уж думала, вы станете мне старшим братом.
— Я знаю, где он, — отвечал Володя с устоявшейся болью. — Но все равно посмотреть хочется. Я думаю: а вдруг там случилась ошибка?.. Теперь я отвечу Марине: я не сын…
— Кажется, я понимаю, — протянула Марина. — Вот это номер.
— Я не сын, — продолжал задумчиво Володя, — потому что не успел стать отцом. Мое письмо опоздало. Его опередили другие добрые дела…
— Не понимаю, о чем ты, — хотел было обидеться я, но тут же понял, что это лишено смысла.
Он пожал плечами:
— Я ни о чем, просто так. Скажи лучше, о чем вы сейчас говорили?
— Марина нас критиковала, а я держал оборону.
— Почему ты считаешь, Иван, что до сих пор должен держать оборону?
— Как иначе?.. Коль она нападает…
— В таком случае все ясно. Я пришел сюда лишь потому, что вы слишком много говорите.
— Мы же о тебе говорим. Что же ты предлагаешь, Старшой?
— Не говори ни о чем лишнем, Иван. Только спроси себя: правильно ли я живу?
— Так правильно или нет? Ответь нам.
— Я этого не знаю, Иван. Я отстал от жизни, мне вас все равно не догнать. У вас свой исторический опыт, которого я не имею. Я слышал, ты стал шибко грамотный, звание заработал, хотя и не сделал особых открытий. Так откуда мне знать, правильно все это или неправильно? Я тоже не открыл своего закона, правда, в последнюю секунду мне что-то явилось, но было уже поздно. Так что твой вопрос не ко мне, Иван.
— Вот видишь: и ты! Я снова между двух огней. Дочь шпарит в меня из будущего, вечный конфликт отцов и детей, а ты теперь лупишь по мне прямой наводкой из прошлого, отцы и деды, это уже что-то новое. А мне куда прикажете деваться? Отбиваюсь как могу.
— Я никого не осуждаю, Иван, я не имею на это права. Я лишь смотрю и наблюдаю: гарнитуры, диваны с мягкой обивкой, картинки, много электронных аппаратов, весьма миниатюрных, вот бы покопаться.
— По глазам вижу, осуждаешь. Ты меня глазами осуждаешь, Старшой.
— Так вы тоже защищаете гарнитуры, этот позор двадцатого века? — Марина вскочила со стула, до сих пор она вроде бы мирно слушала наш разговор, дожевывая ближайший бутерброд, но тут не выдержала и кинулась в очередную драку, на этот раз к креслу, в котором сидел самый беззащитный из нас, Владимир Коркин. — Вы такой молодой, а уже про гарнитуры, словно никогда их не видели. За что же тогда погибали те, которые погибли?
— Я знаю, за что, — кротко ответил он, выдержав ее взгляд. — Мы погибли не за гарнитуры. Мы погибли за победу.