По-быстрому приняв на грудь и заев это дело хлебом, бомж разговорился. Он рассказывал об ирландской народной музыке, которую любит, но не умеет играть БГ.
А я хочу научить танцевать своего дельфина танго, – прервал критическую мысль своего собутыльника Серёга.
А откуда у тебя дельфин?
Да, нет у меня никакого дельфина, – раздражённо сказал Серёга и добавил, что ему пора.
От предложения оставить остатки сорокоградусной роскоши себе, реанимированный интеллигентно отказался и, пошарив в бездонном кармане своего пальто, извлёк из его недр разноцветную геометрическую фигуру и, протянув её Серёге, произнёс:
В Москве в это время суток невозможно найти осень. Возьми весну.
Спасибо.
Хлеб мы скормили воробьям, водку поставили в холодильник (холодная водка греет душу), а весну временно расположили в коридоре. Больше негде. Не в туалете же… Хотя, если учитывать, что из коробочки с хохломской росписью пахло цветущим миндалем, морским бризом и ещё чёрт знает чем (но вкусно), то, может быть, ей самое место в туалете? Вместо освежителя воздуха.
Не смотря на то, что Серёгу в поисках дождливого времени года постигла неудача, я всё же отправился за синей птицей листопада. Обретение осени равносильно удаче, чирикающей на твоём подоконнике.
Лето резвилось не только на нашей маленькой кухне. На улице август, знойной дамой с полотен Рубенса, во всю торговал жарой. Хочешь, не хочешь, а покупать приходится.
На сдачу я взял себе холодной колы и, обливаясь потом, пошёл по городу в поисках осенней прохлады.
Шёл я недолго. Мои ноги сами принесли и поставили меня напротив антикварной лавки. Спустившись в полуподвальное помещение, я сразу увидел её. Это была осень. Она одиноко висела на стене.
Сколько стоит? – спросил я, невоспитанно тыча пальцем в большую виниловую пластинку без конверта.
Не продаётся, – без торгового энтузиазма в голосе ответил мне антиквар.
А почему здесь висит?
Просто так, – сказал он и протянул мне букет синих хризантем. От цветов я вежливо отказался, но позволил ему сделать мне минет.
Спасибо, – сказал я, получая винил осени.
До встречи, – ответил мне он.
Не дождёшься.
Столетний DJ в подземном переходе потчевал прохожих своей музыкой. Репертуар был скудненьким: три древних пластинки с романсами, миньон с песенкой крокодила Гены и, невесть откуда взявшийся, дорогой виниловый диск с музыкой из «Амели». Патефон – ровесник своего хозяина – кряхтел, чихал и кашлял, но свои функции, тем не менее, выполнял. «В парке Чаир распускаются розы», – пел он голосом Лемешева.
Я прислонился плечом к противоположной стене неформального (underground crossing) перехода и, закурив, превратился в слух.