А ты выйди на улицу, стань под дождь, – возразил я Борису, – и посмотрим на бесцельную трату эмоций человека со связанными ногами…
Не ногами, а глазами.
А как это?
Если бы я только знал, – пригубив для храбрости грамм сто чистого спирта, сказал мне психиатр, – я бы давно профессором психиатрии был, – после чего он, немного поразмыслив (над бренностью жизни?), спросил: – Что, неужели никаких изменений?
Ну, почему же никаких, доктор? Мне стало значительно хуже.
Мне кажется, что вы несколько не правы, потому что, глядя на вас…
Вы совершенно правы, – перебил я его, – Я буду прав лишь тогда, когда сам себе смогу сказать: "Я сошёл с ума".
В раскрытое окно влетел маленький и толстый Валера. Но, поскольку он надоел мне ещё до своего появления, то я, при помощи не очень чистого кухонного полотенца, выгнал его со своей кухни, словно назойливую муху.
Мука мне с этой мукой, – сказал Прошка.
Что, девать некуда?
Ага. Последний мешок десять лет назад открыла, – Прохор был пидаром в последней инстанции и уже давно не замечал, что он мужчина, – хочешь кофе?
Да.
Тогда пойди и сделай.
Дорогая, догорая, мы летим к воротам рая
Или ада. Я не знаю.
Харакири на живот –
Улетаю, исчезаю… (кубик льда в стакане тает)
Но вдогонку получаю
А ля Тайсон апперкот, – откуда и почему всплыл в моей голове этот экспромт, я не знаю, но кофе я себе сделал. И, причём, нехилый.
Время брить ноги, – сказал вдохновлённый поэтической тирадой Прохор и закрыл за собой сюрреалистическую дверь в ванную. На ней красовалась репродукция Дали. Названия я не знал.
Вместе со звуками падающей воды до меня донеслось:
"Эту песню запевает "Макинтош", "Макинтош", "Макинтош".
Эту фирму не загубишь, не убьёшь, не убьёшь, не убьёшь", – стон совокуплённого рекламой мужчины. Дурдом.
На слово "очко" у меня взгляд особый: скорее картёжный, нежели проктологический.
Прохор с очком в макинтоше вывел меня из себя. Я вышел и стал бродить по отогретым песней лета улицам простуженного города, в поисках чего-то очень мне необходимого, если не сказать: бесконечно дорого. Роса испарилась. Каланча выпрямилась. Гусары, немного покуролесив, оставили город в покое. Тишина… Маятник часов на местном Биг-Бене, отклонившись влево, застыл, казалось, навсегда. Я не торопился. Впервые в жизни мне некуда спешить…
У зла узла я не заметил и двадцатитомным булыжником (естественно, в Ваш огород) бросил свой взгляд в будущее. Ни веры, ни любви. Сплошная Надежда. Из будущего, сделав его настоящим, а спустя мгновение прошлым, вышла Елена. Мокрая от пота. Этим заинтересовался мой член. Такое впечатление, что это уже когда-то было. Было, что будет. Секундная стрелка на циферблате в обратную сторону. И мгновенно ожившая Хиросима. И Нагасаки на гребне заката.