– Снег лучше, чем дождь, – молча не согласилась она, – он говорит, не проронив ни звука, – и добавила: – я научу тебя видеть сны.
Ночная. Твои волосы можно сравнить только с ночью. В них обитают звёзды. Звёздные запахи по колено погружаются в землю и наполняют собой уставшие за день ноги. Ноги пахнут не потом, а звёздами. Созвездиями. Телец и Весы. Ты и я.
Мы лежим под цветом твоих волос, над звёздной суетой. На улице Лето некто беспредельно одинокий обречено терзает гитару. Вчера, в пьяной драке ему выкололи третий глаз, но он, счастливчик, об этом не знает.
Ты что-то говоришь. Я слушаю, но не слышу. Мне достаточно мелодии твоего голоса. Она, словно спелое, налитое солнцем яблоко. Его хочется съесть. Если не всё, то хотя бы попробовать.
Надкушенное яблоко целее целого. Оно знает горечь утраты. Ночь. Спят подсолнухи и снег, подснежники и солнце, подберёзовики и кедры. Я иду опушкой леса. Слева меня безмолвно преследует моя серебристая ночная тень. На траве и в небе твоих волос копошатся светлячки звёзд. Закуковала, кем-то не ко времени разбуженная, кукушка. Кукушка-кукушка, сколько мне жить? Птица замолчала так же внезапно, как и заговорила. Я испугался. Но Млечный путь, берущий своё начало в речке Кара-Су, голосом моей мамы сказал, что тот, кто не услышал от кукушки ответа на свой вопрос, либо уже мёртв, либо будет жить вечно. И тогда я понял: это не я, а любовь шарится по ночному лесу. Моя любовь. Она жива. Она будет жить вечно.
Неритмичная линия горизонта задрожала и порвалась под натиском рассвета.
Бесцветная любовь.
Приехала и уехала Катя.
Моя бесцветная, но с запахом переспелой вишни любовь одиноко лежала на пыльном тротуаре. Её обронил и забыл подобрать пьяный апрель.
Ночь навалилась на макушку тяжестью всех своих звуков. Лён простыни звучал, как неспелый лист фанерный. Подушка мирно поскрипывала под моим чутким ухом, становясь припевом в единой песне цикад. Но продолжалось это не долго. Меня легко подмял под себя и размазал по рельсам тяжёлый локомотив сна. Чем тяжелее, тем легче. «Спи. Утро будет усталым», – сказала Анна Каренина.
Снилась Тамара – красивейшая женщина на всём белом свете. Карие с синим ободком глаза излучали желание. Высокая грудь томно вздымалась под лёгким топиком. Ноги, мечта порнографа, уверенно стояли на высокой шпильке. Да что там говорить? Эх! Это надо видеть. Одно железо чего стоит. О басовом барабане я просто молчу. А как звучит её рабочий! А альты с томами! Нет! Это всё-таки надо слышать. А всё от того что, вынырнувший из очереди за синими воздушными шарами, карлик с отвратительной бородавкой на носу – он один знал, куда на самом деле подевалась Атлантида – подпрыгнул и вылил мне на голову: «Уменьшительно-ласкательное от Тамара будет не Тома, а ТАМА».