И людского ли суда тут бояться?
— Город волнуется, — произнес Бельт.
— Знаю. Но Урлак говорит, что все стихает. Не без твоей помощи, камчар… Тьфу, табунарий. Правда, табунок твой порезали, ну да новый соберешь. Крепкий. Оденем-обуем из казны, из неё же харч положим. А вахтаги нам скоро понадобятся. Урлак говорит, что не позднее середины осени Агбай воевать пойдет, а с ним и несклонившиеся нойоны. Ну да мы к тому времени их пушечками встретим, а потом пойдем раскатывать мятежные ханмэ. Прав Урлак, не будет покоя на побережье, пока не растоптать его големами. Будто там зараза какая — кто ни сунется, в одночасье хворь хватает. И в Ханму волочет. Так говорит Урлак… — Орин вдруг понизил голос и зашептал, — А знаешь, Бельт, что-то очень много говорит этот посажный. Лучше б молчал иногда. А ты, наоборот, говорил вместо него.
— Я в свое время сказал тебе многое.
Бельт осторожно присел не край горбатого сундука. Устал. Как собака устал. Завалиться бы в сон, а не языком молоть, паче от молотьбы этой прибыток один — кровь новая. К затянутой кожей стеночке бы прислониться, к ковру кривому… Глаза закрыть.
— И хорошо, что сказал. Тебе я верю, камчар. Тебе одному, а вот этим вот — ни на каплю!
— Оттого, что ты не видишь глупости в моих словах, они не становятся мудрее. И честнее.
— Ты заговорил, как в книгах, что читала мне Ласка в Стошено. Кстати, о ней. За службу жалую тебе дом! Нет, целое поместье! Какое — сам скажи. Хочешь из вычищенных бери, хочешь из жилых пока. Любое, какое приглянется. Думал ты когда-нибудь, камчар, что ради твоего счастья будут разбегаться в стороны наир?
— Не думал. Я о многом раньше не думал. Как оказалось, зря. Теперь буду исправляться.
Если выйдет, а то ж говорят, что горбатого только могилой. Ну да Бельту в могилу никак нельзя: сама Ласка жить не справится.
Орин — уже не каган, а именно Орин, нелепый в роскошестве наряда — все говорил и говорил:
— А то! Заберешь в поместье свою женщину, получишь денег и слуг! Урлак говорит, что с казной тяжко, но я как узнал, чего и сколько течет по дорогам Наирата, чуть не сбрендил. Это же натуральные реки, которые волокут по дну золотые валуны!
— Теперь уже ты заговорил как книжник.
— Да, точно. Это Кырым читать заставляет. Все глаза уже сломал, не говоря про голову. Да, о глазах… Ласка…
Кубок аккуратно встал на поднос между блюдом с виноградом и горкой лепешек. Орин же подался вперед — косы змеями скользнули из-за плеч, повисли по обе стороны лица, качаясь, заслоняя мир.
— На хрена она тебе? Порченная. Скаженная. Безродная. Баб полно, и почти любая с радостью под тебя ляжет. А знаешь почему? Потому что теперь они вот где у меня все! — Кулак стиснул плеть, сжимая все девять хвостов. — Каждый виноват, пока я не помилую. И каждый до окончания дней своих мое милосердие запомнит, как запомнит этот Курултай. Они склонят шеи передо мной. И перед тобой, ак-найрум. А задницы подставят.