Она отражала темноту, нити-сталактиты, лампу с дрожащим огнем.
И Турана.
— Не урони. Ты себе не представляешь, до чего сложно найти хорошее зеркало в этом городе. Оп-па! — Заботливый Аттонио перехватил враз ослабевшую руку, крепко сдавил пальцы, поднял так, что не осталось возможности не смотреть. — Я помогу. Я ведь должен тебе помогать. Верно?
Лицо гнило. Оно вспухало нарывами, которые, темнея, разрывались, вываливая розоватую мякоть плоти. Лицо стекало гноем и застывало причудливыми восковыми наплывами. Зарастало мелкими шрамами… Лицо?! Его больше не было.
Туран, осторожно коснувшись щеки — несколько нарывов лопнули, но он не почувствовал ничего — посмотрел на пальцы.
— Не больно, правда? Я слежу, чтобы было не больно. — Аттонио, отпустив руку с зеркалом, достал тряпицу и сам стер гной с пальцев.
— Это ты? Ты это со мной сделал?!
Волос на голове не осталось, лишь редкие пучки над ушами. А купол черепа лоснился размякшей, пористой кожей, на которой неровными штрихами пестрели зажившие порезы.
— Я.
Сука! Он радуется?! Смотрит на дело рук своих и вот так прямо признается? Зачем он это сделал?! Из мести? Из зависти? Из безумия, которым заразился здесь, в Наирате?
— Во-первых, — мэтр отвечал, хотя вопрос и не был задан: — Теперь ты можешь предстать хоть перед самим каганом, и вряд ли даже он узнает в этом уроде некоего Турана ДжуШена. Его ведь ищут с особой тщательностью. А для поисков привлекли уважаемого мэтра Аттонио, которому случилось знать преступника лично. Разумеется, мэтр очень тщательно изобразил кхарнского ублюдка, чтобы доблестной страже было сподручнее искать эту сволочь. Мэтр Аттонио, знаете ли, славится точностью и искренним желанием помочь, да что там — любым способом услужить Дивану и чудом спасенному кагану.
— Это ведь не все?
Отпустить зеркало, швырнуть на пол, раздавить, чтобы в пыль, чтоб ни одного осколка. А потом, после того, как умрет предмет, убить и человека, его принесшего.
— Не все, Туран, далеко не все. Понимаешь ли, я прежде всего художник, а уж потом наблюдатель или, как ты продолжаешь считать, шпион. И как художник вижу чуть больше, чем хотелось бы людям. Они злятся на меня не потому, что я плохо пишу. Скорее уж наоборот, потому что пишу слишком хорошо, выставляю то, что они желали бы скрыть.
Ближе. Правильно. Подойди ближе, мерзкий старикашка, говори, пой хвалу самому себе, думай, что Туран еще слаб, чтобы ударить.
— И вот мне представился уникальный случай исполнить давнюю мечту. Сделать человека самим собой. Вот здесь, — деревянная палочка уперлась в левую щеку, раздавив несколько волдырей. — Здесь была ссадина, которую ты получил при падении. Она загноилась. А я просто помог гною расползтись по твоему лицу, как ты сам помогал ему ползти по душе. В ней ведь тоже сначала была лишь ссадина, верно? Крохотная. Но твое самолюбие, самоуверенность, дурость и жалость к себе превратили ее в нарыв, а потом они же нарыв и вскрыли, отравив гноем все. Смотри, Туран ДжуШен, хорошенько смотри на себя настоящего! Теперь твое лицо полностью соответствует твоей душе. Редкий случай.