— И куда собралась? — спросил голос того, кого больше не существовало. — Далеко?
Ответа человек дожидаться не стал — пнул носком в висок.
Вот и конец.
— Думаешь? — Каваард протянул руку, помогая подняться. — Ищешь простых решений?
Его лицо почернело, пошло трещинами. Неужели скоро исчезнет? Или исчезнет сама Элья, вывалившись из этого мира в какой-то из иных?
А потом исчезнет и там. Она ведь знает, что случается с мертвыми телами. И знает, что порой живые гниют не хуже мертвецов.
Каваард неловко почесал спину и задал новый вопрос:
— Боишься?
— Уже нет.
— Правильно. Просто раньше ты не пробовала решать по-настоящему. Держи, — он протянул нож. Длинное лезвие было сухим, а вот к ручке прикипели капли выгоревшей крови.
— Ты есть, крылатый? Или тебя нет?
— И есть. И нет. Мы все оставляем слишком много следов, чтобы просто так исчезнуть после смерти. Особенно здесь.
Элья без подсказки поняла, куда нужно смотреть. Центр карты расползся воронкой, начал жадно глотать песчинки, а они, цепляясь за края, стали вытягиваться нитями.
Совсем как те, из которых линг свивают. Только черные.
От черноты потемнело в глазах, и Элья зажмурилась, падая в воронку.
— Смотри! — доносится издалека голос Каваарда. — Внимательно смотри!
И она открывает глаза. Не все нити черные, просто светлых очень мало. Но они есть. И к ним можно прикоснуться. Хоть бы к ближайшей. Но осторожно, очень осторожно, чтобы не разорвать.
Ульке Вдовица ходит на могилу у замковых стен. Плачет, но уже не по несовершенному убийству. Гладит последний мужнин подарок — тяжелый живот. До того нежданный, что и не верилось поначалу. Но дурных мыслей даже не возникло — будет маленький кучеров сынок. Разродится ли она в таком возрасте? Умрет ли, старая дура? Пусть Всевидящий кинет черно-белые кости. Ульке свой выбор уже сделала.
Это было или еще будет? Где и когда? Или важно, чтобы увиденное просто произошло? Когда-нибудь? Ульке… Имеет ли значение имя?
Нить, истончаясь — упрек за непонимание, — выскользнула из рук. Но вот еще одна, дрожит, гудит натянутая до предела.
Темная кожа, сложный узор от запястий до локтя, от локтя до острых плеч. Алый шелк и блеск украшений. Гортанный смех и ароматный дым из сухих губ.
Но вот смолкает веселье, стихает смех, растворяется в запахе мясной каши дым, а шелк сменяется мягким ситцем. Только узоры на руках остаются.
Вот сейчас Шинтра Белоглазая возьмет в руки палочки с цветными лентами и начнет танцевать. А еще десять девочек — от совсем маленьких до угловатых, уже проклюнувшихся женственностью — станут повторять за ней, разучивая движения.