— Продавать себя не стыдно, — говорит Шинтра. — Но деньги — брызги.
Она повторяет это всякий раз, девочки слушают не понимая. Они продавали, их продавали, в этом не было ничего стыдного: стыд заканчивается там, где начинается выживание.
— Не стыдно продавать себя. Не стыдно делиться любовью, ее слишком мало в мире.
Мало. Элья согласна. Мало света, много черноты. Но тем ценнее редкая удача. Отпускать эту нить не хочется, но совсем рядом мелькает другая.
Топор палача проходит сквозь шею, легко, будто не встретилось на пути плоти и костей. Голова летит по ступеням, тело падает, а палач отступает, касаясь глаз.
Палач и свет?
Свет бывает разным.
Оттолкнуть, не видеть извращенного милосердия плахи, закрыться от благодарности уходящих. Как можно благодарить за легкую смерть? Наверное, так же, как за тяжелую жизнь. И то, и другое ценность.
И Элья тянется к следующей нити, пробиваясь сквозь воздух. А он густеет, застывает черным стеклом, готовый запечатать её-муху. И почти затвердев, выворачивается наизнанку, выталкивая…
…на мокрую шкуру. Слипшийся мех с дырявым узором прилип к щеке. Рядом сидела бабочка с полупрозрачными крыльями, чистила лохматые усы.
Голова и руки болели. Спину мелко-мелко дергало, точно моль, перепутав, отложила яйца не на медвежью, а в Эльину шкуру. Личинки вылупились и шевелились под повязкой, пожирая плоть.
— Сутки, — Кырым-шад прихлопнул моль. — Я уж снова волноваться начал.
Слуга перевернул Элью и плеснул водой на лицо и грудь. Вытер небрежно и сунул под поясницу подушку.
Стало видно и комнату, и ее хозяина.
Кырым поднес чашу, настойчиво сунул в руки.
— Растертый линг, оливковое масло, кобылье молоко, — перечислил ингредиенты он. — Пей.
Рот связало, обволокло жиром, известью осело на языке.
— Будет ли польза — не уверен, но вреда точно нет. А я буду спокоен, что сделал все возможное для тебя. Здоровье и благополучие спасительницы кагана — дело государственной важности.
Льстит? Напоминает, что она, Элья Ван-Хаард, всецело зависит от его милости?
— Ты ведь спасла не только его, но и себя. Сделала такое, чего сама пока не понимаешь.
Понимает. Никого она не спасала. Ырхыз мертв. Он лежит в ящике, про который пустят слух, что в нем везли золото. И тело настоящего кагана бесследно исчезнет в какой-то Мельши.
— Пора готовить тебя к чествованию, склана. Ибо пока ты выглядишь как пугало. Эй, опять?…
Пу́гало ладили на заднем дворе. Безногий дед, устроившись под стрехой, лишь кивал да изредка покрикивал, больше для порядку: у внука-то все спорилось в руках. Да и внученьки, такому делу радуясь, спешили с помощью. Кто лохмотья несет, кто из конского волоса да веревок патлы крутит, кто тыковки сухие на шнурки подвязывает. Будет ветер гулять, сталкивать полосатыми боками, а семечки внутри звенеть станут.