— Ровно столько, сколько нужно, чтобы сохранить разум. Поверь, у них большое будущее.
Шлепали босые ноги, скрежетали волокуши, влажно хлопали крылья по спинам.
— А внешний вид… Несколько поколений жесткой селекции способны многое изменить. И не только в облике. Они станут детьми идеальной системы. Еще лет сто или двести, и мир окончательно изменится. Они изменят его. Даже жаль, что не увижу. Эй, вы там, поаккуратнее!.. Слышал о новой концепции УнКааша по усилению порталов в противовесов Маашевым трубам? По-моему, это тот самый балансир, который, наконец, устаканит всю чехарду…
Голоса тают в рёве разбуженной бездонной пасти, ненасытном и диком.
Дикарь сидел на груде грязных шкур, прислушиваясь к реву трубы. Смуглолицый, узкоглазый, патлатый. В одной руке золотой кубок, в другой — бычья кость с остатками мяса. На коленях белый шелк, уже изрядно испачканный.
В спину тычут: кланяйся. Противно, но приходится. Ниже! Пусть так. Еще ниже? На колени и сапог целовать? Почему бы и нет. Дикарь смеется и знаком приказывает встать. Всесильный владыка нового мира милосерден?
— Чего ты хочешь, колдун? — он говорит чисто, лишь слегка проглатывая гласные. — Мне сказали, что ты пришел, желая служить Ылашу.
— Да. Я… Я был одним из владык города и замка Ханм. Я многое умею и… Я не хочу, чтобы знания исчезли со мной. Я готов поделиться ими. Со мной еще несколько людей.
Кость упала под ноги, рука смяла шелк, прибавляя ткани пятен.
— Как тебя зовут, колдун?
— Камаюн.
— Каммэюн. Каммэ… Кам. Я буду называть тебя Кам. Ты будешь жить. Остальные умрут. За единственным колдуном мне будет проще уследить.
Вот так один мир пожирает другой. И какой из них страшнее?
Страшно… Всё страшно!
Мелькнуло перечеркнутое алым шрамом лицо — Бельт!
Расправила несуществующие крылья склана.
И Туран неистово дернулся, ссаживая кожу об кандалы, и, наконец, разрывая цепь.
Сундук-якорь, переполненный кровью, пергаментами и криками новорожденных, завертелся в водовороте и рухнул в бездонную пасть.
Хрупкими костями захрустел мир и…
…Туран открыл глаза.
Свод пещеры. Давит, пережевывает, скрипя валунам. По каменной глотке течет свет, скатывается в утробу существа, которое где-то рядом. Вот он, настоящий муравьиный лев, жаждущий поближе познакомиться с букашками, которые попались в ловушку… Нет уж. Хватит. Муравьев, львов, демонов Наирата — хватит!
Туран стряхнул с груди россыпь мелких камней. Сел. Руку саднило, словно её щедро сбрызнули горячим маслом. Лампа валялась рядом, погасшая, но все равно было светло: стены и потолок полыхали алым.