Одинокая сосна
Тоже растёт в парке.
Высотой под облака.
Её ветви — арки.
Я о липах стих писал,
Но сосну увидел.
Тут же сразу осознал,
Чуть ведь не обидел.
Вот стоит она одна
Посреди лужайки.
Сказочная красота,
И это ведь не байки.
Крона шапкою блестит
На закате Солнца.
Будто бы сосна грустит.
Нет у Солнца донца!
Ведь под ним стоит она,
Кроной закрывая
Всю макушку до конца,
От жары спасая.
Я картиною такой
Враз залюбовался.
Одинокою сосной
Я сейчас пленялся.
И пишу я стих о ней
О сосне высокой.
Будет та сосна моей,
И не одинокой.
Стройный ствол её давно,
Простираясь к небу,
Словно прорубил окно,
Вызвав в душе негу.
Я от красоты такой
Стою, зачарован.
Я красавицей лесной
Просто очарован!
Последняя суббота началась неудачно. Медсестра Татьяна, только другая, — далеко перезрелая блондинка лет под сорок, не натурально белозубой улыбкой ошарашила Платона объявлением, что она всех отпустит только к обеду.
При этом близко посаженные небольшие карие глазки излучали жёсткость самодурки и недружелюбие к надоевшим ей пациентам.
Три часа выходного дня для отпускников, как говориться, накрывались медным тазом.
Ещё до этого Платон с лёгким волнением ходил по коридору в ожидании пропусков. Его соратники по томлению толпились в вестибюле. Проходя мимо них, Платон услышал о себе обрывок фразы добродушного Валерия из соседней палаты, объяснявшего коллегам нетерпение Платона:
— «А ему надо успеть до перерыва на электричку!».
— «А нам плевать на его электричку!» — раздражённо съязвил его сосед по палате, постоянно страдающий завистью и вечно всем недовольный, а посему постоянно брюзжащий, ещё совсем моложавый Борис.
Пока ждали, невольно обсуждали новости с Кавказа, заслонившие Олимпиаду в Китае.
Саакашвили типичный представитель новых молодых управленцев, считающих, что их западное образование заменит им ум! — мелькнула у писателя новая мысль.
Задремавший было от пустословия коллег по палате, Платон вскоре очнулся и решил всё же ускорить процесс отъезда. Он подошёл к вредной Татьяне и спросил о пропусках, хотя до назначенного ею часа «х» оставалась почти ещё половина.
— «Ну, ладно! Мужчинам я пока дам! А бабам…! Какая у Вас палата?».
Платон схватил два пропуска, на себя и Дмитрия, и бодро вернулся в палату за сумкой.
— «Из-за этой недодранной сволочи, я столько времени потерял!» — сокрушался Борис из соседней палаты уже в автобусе.
— «Она, наверно, родственница нашей раздатчицы?» — не унимался он.
Сейчас Платон мысленно с ним согласился, ибо слышал, как та ворчала на женщин, не выбросивших в ведро остатки еды из своих тарелок, и грозившая их наказать за это.