Високосный, 2008 год (Омельянюк) - страница 58

Подтверждением тому стала как раз та самая фраза блондинки, когда Платон всё же вынудил её начать раздачу пропусков.

При выходе из автобуса на станции Люберцы Дмитрий, спускавшийся со ступенек впереди Платона, попал под женскую ласку, не в свою дверь ломившейся «мешочницы». На его просьбу:

— «Дайте выйти!».

Последовало традиционно женское, избитое, и даже забодованное:

— «Пшёл, кзёл!».

Очередные, теперь уже последние увольнительные, отпускные дни для Платона и Ксении также прошли удачно и плодотворно. Они теперь полностью завершили возню с ягодами — малиной и чёрной смородиной, которую теперь тоже сфотографировала Ксения.

Платон успел ещё и убрать результаты своей прошлой косьбы. Стало чисто и опять изумрудно красиво.

Спасибо дождям, регулярно подпитывавшим цвет свежескошенной травы, не давая в этом году ей пожухнуть на Солнце.

На обратном пути в полностью заполненной электричке, Платон и Ксения стояли чуть уставшие, но довольные.

Когда Платон, пытаясь забросить свою сумку наверх в соседнем купе, ибо в ближнем вся полка была уже занята, попросил разрешить подойти ему поближе к окну, сидящие под ним пассажиры ответили по-разному, в том числе вяло-расслабленно и даже вальяжно.

Мужчина справа, большая голова которого на маленьких, покатых плечах придавала ему облик старого мальчика, среагировал сразу.

А не докрашенная под блондинку, маленькая головка в туфлях вообще не пошевелилась.

Из-за этого, шустрый на движения Платон слегка коснулся одной её женской туфли.

Когда же он уже разворачивался на своё прежнее место, то краем глаза увидел, а больше услышал, как туфля громко топнула каблуком, пытаясь размозжить ступню Платона в том месте, где она мгновение назад стояла.

Это заметила и Ксения, сразу предупредив мужа, что снимать сумку будет уже она.

Да! Много что-то у нас развелось бодучих, нет, пожалуй, падучих коз?! — решил Платон.

Большая голова, вон, сразу сообразила! А маленькой что-то было невдомёк. Да и топнула туфлей она слишком уж зло и с опозданием. А, главное, хватило совести ещё и поныть по поводу моего не извинения за то, что я даже не почувствовал. Тем более, я же её громко попросил пропустить меня! — продолжал рассуждать виновник.

Вечером в больнице Платону ещё явственнее раскрылся его подельник по увольнению и палате Дмитрий Константинович Булдаков. И в том, что Дмитрий действительно козёл, Платон убедился позднее. Ему единственному из всех больных, наверно, его селяне звонили после отбоя, ближе к полуночи.

И тот своим баском в коридоре, уже много позже отбоя, будил пациентов из других палат, вызывая к себе даже ненависть некоторых из них, доходящую чуть ли не до скандала и проклятий в адрес его тщедушного, длинного, но бестолкового тела и плебейской души.