— Чего расшумелась?! — раздалось ворчание и рядом появился большой белый грибочек, только с бородой и палкой.
— Да, вот, хотела гостинцев передать, но передумала. Мне в хозяйстве сало нужнее, да и сметанка в самый раз.
— То-то и видно, что больно худенькая. Сало оставь себе, а сметану мне давай, раз принесла.
Я чуть рот не открыла от удивления, чтобы леший, и делиться с другими стал?!
— Ты садись, краса, да рассказывай. Чай полюбовник бросил, и решила ко мне податься?
Грибок ловко на поваленное дерево вскочил, кринку сметаны в руки взял, да деревянной ложкой ее от души зачерпнул.
— А что часто к тебе по таким поводам бегают? — заинтересовалась, разложила скатерку и стала выкладывать на нее еду.
— Часто, — вздохнул мужичок. — Надоели, веришь, сил больше нетути. А ты, значит, не по этим делам?
— Ведьма я, но тоже за советом.
— Каким? — Оживился мужичок. — Давно ко мне в гости никто из ваших не заглядывал. Совсем старика забыли.
— Хочешь, буду чаще приходить, али мамку с поклоном присылать. Она знаешь у меня какая путешественница, все наше царство обходила, да в соседние княжества наведаться успела.
— А в мамках у нас кто? — осторожно так спрашивает, да ложку в кринку кладет.
— Ведьма Серафима, Грегорьева рода.
— Не, тогда присылать не надо, — отозвался грибочек и даже чуть в сторону отодвинулся, и жевать перестал.
Видно набедокурила мама в здешнем лесу. Али леший здесь невезучий.
— Рассказывай, — грозно так говорю, — что она учудить здесь успела?
— Ничего такого, — и снова по дереву дальше от меня двинулся. Того глядишь упадет.
— Рассказывай, серчать не буду, а может еще и помогу.
Уж не раз с последствиями ее характера сталкивалась.
И рассказал мне мужичок, как лет тридцать тому назад, повстречался с совсем еще юной ведьмою.
— Глазища в пол-лица, а коса толстенная прям до земли достает, — с восхищением рассказал. — Я как глянул на нее, так и влюбился. Не стал таиться, да молодцем красным обернулся. Только ей не до меня, стало быть, было. Глаз с богатыря заезжего свести не могла. Обиделся я, да и решил наказать, сгоряча, мужика ей понравившегося. Завести в самую топь задумал. Да мать твоя как-то прознала о шалости и сама путь заколдовала, да так хитро, что лес мне словно чужой стал. Больше не хозяин я в нем.
И так горестно вздохнул, что прям жалко его стало.
Это же надо было под горячую руку попасть. Да и мама хороша, почему заклятие свое не сняла. Сколько еще лешему страдать?
— Я тебе помогу, — говорю. — Но и ты мне службу сослужишь.
— Что захочешь, — не торгуясь, ответил, видно намаялся сильно.