Ох-хо-хонюшки. Что ж делать-то?
— Спасибо за помощь, — сказал лешему князь и меня за руку поволок к костру нашему. — Спешить надо.
— Не пошлешь весточку кругу — вернусь и лес спалю! — на прощание пообещала нерадивому хозяину. Это же надо было так запустить! Ладно, князь, ума у него в колдовстве с конский волос, но этот-то должен был раньше тревогу поднять.
И снова понесли под копытами версты. Чем ближе к столице подъезжали, тем больше покинутых сел встречалось на пути. Тем мрачнее князь делался, а Лизавета, словно и не замечала ничего, все ластилась, да приставала, пока княжеский конь, чувствуя настроение хозяина, не укусил ее лошадь.
— Глаш, что-то мне страшно, — потянула за рукав широкой рубахи Забава.
— Мне тоже, — шепотом ответила ей.
— Тебе?!
— Тише, ты дурная. Я что не человек?
До столицы верст десять осталось, а тут такое. Не село, а разбитое корыто, честное слово.
Дома с открытыми настежь дверями, чуть покачивающимися на сильном ветру, покосившиеся ставни когда-то ладных окон, кто-то уж и стекла побить успел. Мусор, перекатывающийся по траве и тишина. Нет здесь ленивой переклички петухов, проверяющих кто звонче поет, не брешут из дворов собаки на чужаков, не зовет хозяев скотина. Только тихие скрипы покинутых домов, больше похожие на стоны плакальщиц.
— Это что за княжество такое? — недовольно наморщила носик сестрица. — Поборами совсем свой люд задушил, что бегут от тебя?
— Так ведь чудеса невиданные, — растерянно вступился за князя Еремей.
— Вот еще. Люди с хорошего места не убегают. Вон у нас главный конюх каждый вторник чудеса показывает, как напьется, а конюшие только смеются и даже за дежурство в этот день спорят. Чтобы диво новое посмотреть.
Подъехала ближе да за ухо ухватила.
— Пусти! Больно же! Я матушке как приеду, пожалуюсь, она плетей всыплет.
— Не-а, побоится. Это я с тобой нянькаюсь, а с ней не буду.
— Ты что на царицу руку поднимешь?
— На государыню? Ни в жизнь! А вот с мачехой по-свойски можно.
— Пусти, — тоненько запищала Лизка, отмахиваясь руками.
— Ага, только язык за зубами держать научу. Ты ж замуж вроде собралась? Вот и учись помалкивать, чтобы с княгинюшкой в мире жить.
— Будет, Глаша, — вступился князь.
Рука так и соскользнула. Сколько горечи, сколько боли в голосе!
— Прости, — прошептала сестрица, утирая основанием ладони глаза. Непонятно, только у кого прощения-то просила, но кивнула ей, да отъехала. Что-то в кустах мне примерещилось.
— Вы езжайте дальше, я догоню.
Но меня будто никто не услышал, даже Лизка с места не тронулась. Ах, так? Тогда не жалуйтесь!