Бульварный роман. Исповедь алкоголика (Ладогин) - страница 58

Что, сердце, ты? Не северный ли звук,
Не плотью ли покрытая монашка
Иль ты, душа, узнавшая, что вдруг
Смирительная на тебе рубашка?
Как хочется у женщины в очах
Не зрителя увидеть, а подругу,
И поверять то кротко, то в сердцах
Ей роковую тягу, путь к недугу.
Мал, как дитя, Уча же, как Ликург.
Г. А. Иванов едет в Петербург.

10(8)

Г. А. Иванов едет в Петербург.
И Родина моя покрыта льдами,
Что мне до лета, я же слеп от вьюг,
На дробь лишь туфель кланяюсь я даме.
По запаху люблю, на слух супруг.
Что сделала война со всеми нами,
Получишь ты Иванова из рук
Чужих тебе. Ему. Рук в черной раме
Наживы духа, жадного разлук
С землей. Мне так тяжка моя обуза
Что, чуя трепет плеч, ты надо мной
Смеешься с интонацией Карузо
Иванов же в одном плацкарте с нами,
С французским утюгом и со штанами.

11(8)

С французским утюгом и со штанами
И с нами, с ними, с вечностями слов,
Что как снега парят над временами.
Мне говорит Иванов: будь готов,
Мой пионер, ты школьным переменам
Развеселить себя не позволяй,
Не разрешай владеть собою генам
И Иванову Олю не ругай.
Веди прилично с девочкой ты в школе,
А то поставлю за стихи я кол.
Я, дядя Жора, лезть не стану к Оле,
И за косу тягать, пусть жжет глагол
Мне душу в пепел, не сбегу я к маме
Погружен в кузовок тремя томами.

12(8)

Погружен в кузовок тремя томами.
Не выдаст Бог, свинья меня простит
За бисер, что предназначался даме,
Что нынче где-то бабочкой летит,
Глагол времен, металла звон, часами
Считает жизни. В воздухе поспит
И в воздухе проснется, и крылами
Неброский мой цветочек осенит
Ее фамилия лишь Иванова.
Она меня и любит, И плевать
Ей на меня вовсю, и любит снова,
Чтобы опять и снова вдруг опять
Опята собирает, весь седой
И думает, повеса молодой.

13(8)

И думает, повеса молодой.
За что в груди смычок хрустальной скрипки
Так озабочен всякой ерундой,
Что даже волосы грязны и липки,
Что старец, как ребеночек грудной
И в смысле жалких слез, и в смысле пипки,
Что с корабельной не сравнить сосной
В коре и шишках чьих златятся рыбки,
Махнувшие хвостом на то и се,
А корень – спящий под сосной Басе.
Заря, как молодая христианка
Смутилась. Блеск. Полна саке жестянка
У корня спящего, или росой.
И здесь и в Петербурге я чужой.

14(8)

И здесь и в Петербурге я чужой.
Кто виноват мне пьянице, солому
Не путал с сеном бы, а спирт с водой
И не бежал бы из родного дому,
Чтоб стать ломтем, отрезанным ханжой.
Тончайшим и прозрачным. К голубому
Налету плесени готовым. Ой,
Пора мне. Я пойду уже до дому.
Ведь допит чай. А дома то и нет,
Все местности названья изменили
И Петербург Москвою оказался
И явью оказался пьяный бред
Лишь тех, кто никогда мне не казался,