— Да, конечно… — немедленно откликнулся Бухин. — Я…
Катерина кашлянула.
— Да, — сказал Бухин, — это все очень хорошо. То, что вы все записываете, Марина Илларионовна. Это просто прекрасно. Для нас, я имею и виду. Так что там у вас было вчера?
— Вот. Вчера. Да я и так могу сказать про вчера, вот только чтобы время уточнить… Да! Вот вечером… Вот! — Она поставила напротив записи аккуратную галочку. — Я думаю, это то, что вы ищете! Девица рыжая такая, вульгарная. — Она покосилась на Катю, но Катерина и глазом не моргнула. — Знаете, за версту видно, что из тех…
— А как она выглядела, описать вы ее сможете? — Бухин, похоже, сильно заинтересовался рыжей девицей. — И к кому она приходила? Во сколько это было, Марина Илларионовна?
— Вот. Двадцать два часа. Ну, это примерно. Две минуты туда-сюда. А приходила она к Морозову, в сто тридцать вторую. Кстати, совсем не в моей манере сплетничать, но как только жена его за порог, так к нему постоянно шляются девицы. Эта, по-моему, еще и пьяная была.
— Вы ее узнаете, если увидите?
— Разумеется! Разумеется! У меня память, слава богу, прекрасная. Но у нее и внешность, знаете, очень запоминающаяся. Очень вульгарная девица. Чрезвычайно! Волосы рыжие. — Марина Илларионовна опять покосилась на Катерину. — Такие, знаете, в крупную химию…
— Крашеные? — наконец подала голос Катя. Марина Илларионовна задумалась.
— Нет, пожалуй, не крашеные. У нее, знаете ли, цвет лица, извините, конечно, — вот как у вас — румянец очень характерный. Кожа такая — помните, у Тициана…
— А как она была одета, Марина Илларионовна? — перебила ее Катя.
Вахтерша неодобрительно на нее покосилась, видимо, все еще подсознательно причисляя лейтенанта Скрипковскую к когорте рыжих вульгарных девиц с тициановским цветом лица.
— Очень вызывающе. — Библиотекарша поджала губы. — Короткая кожаная юбка — чуть ли не до пупка, колготки такие — в сетку. Ужасные. Блузка красная, с какими-то блестяшками. Тоже очень открытая. Даже, извините, лифчик был виден. Высокая такая, грудастая.
— А в руках у нее было что-нибудь, не заметили?
— Ничего у нее в руках не было. Они у нее в карманах были. Она еще так стояла, руки в карманах, и раскачивалась на своих каблучищах. Кошмар!
— А сумка? Сумка у нее была?
— Сумка? — задумалась консьержка. — Сумка, сумка… Да! Сумка у нее была. Когда она к лифтам подниматься стала, я еще ей вслед посмотрела. Кого-то она мне напомнила, кого-то знакомого такого… Нет! Да! Так вот, сумка. Сумка была. Небольшая такая, черная сумка, плоская, на цепочке.
— А кроме этой подозрительной девицы приходил еще кто-нибудь посторонний?