Утром пожилого мужика куда-то надолго увели, а парочка снизу продолжила свою беседу, причем толстый опять сыпал непонятными словами, а молодой слушал и кивал. Наконец они замолчали. Виктор слез со своей койки, где было страшно душно, и уселся на пустующее место угрюмого. Им по-прежнему никто не интересовался, и это было даже как-то обидно. Он покашлял и спросил:
— Мужики, закурить не найдется?
— Бери. — Плечистый протянул ему пачку. Сигареты были у него хорошие, «Мальборо». Видно, ему не стали здесь морочить голову, что «положено без фильтра». Везде блат! Даже здесь. Впрочем, здесь блат особенно нужен… Виктор с наслаждением затянулся.
— Спасибо.
Качок ничего не ответил, только снова кивнул. «Неразговорчивый какой, — подумал Кашуба, разглядывая сидящих напротив. — Интересно, за что они здесь?» Но спросить он не успел, потому что железная дверь со скрежетом распахнулась и привели назад соседа снизу. А молодого наоборот — забрали.
— Пинчук, к следователю! — равнодушным голосом прокричал в камеру разводящий.
Плечистый встал, а толстяк засуетился и стал что-то быстро шептать ему на ухо. Пинчук кивал, и до Виктора донеслись его слова: «Понял, все понял». Он еще раз кивнул толстяку, и дверь с визгом захлопнулась. Толстяк зачем-то потер руки, уселся поглубже на койке и развернул газету. Мрачный мужик посмотрел на сидящего на его месте Виктора и предложил:
— Хочешь, я наверх лягу? Мне все равно.
— Спасибо. — Виктор немного растерялся. — А как же… — но мужик уже забрался на верхотуру и лег, привычно закрыв голову мятым пиджаком. Виктор сидел молча, раздумывая над тем, что прошли уже почти сутки, а его никуда не вызывают и ни о чем не спрашивают. Толстяк читал свою газету, изредка шелестя страницами. Когда он отложил прочитанное в сторону, Виктор спросил:
— Можно мне вашу газетку почитать?
— Берите, молодой человек. — Толстяк вежливо пододвинул к нему разрозненные листы.
Кашуба принялся было читать, но тут же с сожалением положил газету обратно — сплошные экономические прогнозы, биржевые сводки и все в таком же духе. Толстяк покосился, но ничего не сказал. Кашуба сидел, изнывая от полной неизвестности и безделья, к которому не привык; мужик наверху спал, а толстяк с упоением читал свои биржевые новости, не обращая ни на кого внимания. Часа через три дверь снова распахнулась и ввели Пинчука. Тот сиял, как именинник, и сразу кинулся к толстяку. На этот раз он не шептал, а довольно громко объявил:
— Спасибо, Аркадий Борисович! С меня причитается! Выпускают пока под подписку. Но я думаю, что… — Тут он снова понизил голос, а толстый Аркадий Борисович довольно внятно проговорил: