Я поела колбасу, которую дала мне с собой Алиция, выпила молока. Потом отправилась на площадь узнать, не вернулся ли кто-нибудь из моих приятелей. Перед булочной я встретила Франека Вольчинского, одноклассника-католика, с которым я познакомилась во время недолгого обучения в старших классах гимназии. Он рассказал мне, что видел, как вернулись несколько евреев, в том числе Ева Фишман. Она была на два года старше меня, с ней я тоже познакомилась в Краковской гимназии. Франек предложил угостить меня пивом, и мы пошли в пивную.
Он спросил, где я была все эти четыре года, в ответ я лишь покачала головой:
– Я не могу рассказать. И сомневаюсь, что ты захочешь слушать.
Он кивнул:
– До меня доходили кое-какие слухи. Но я надеялся, что это неправда. Послушай, каждый вечер в десять в баре «Крыйовка»[49] собирается молодежь. Придешь сегодня? Я угощаю.
Я с радостью приняла приглашение.
Я спросила, не слышал ли он о Давиде или других студентах-евреях. Он покачал головой: только о Еве. Франек дал мне ее адрес, и мы договорились встретиться вечером в «Крыйовке».
Днем я разыскала Еву. Она была когда-то плотной девочкой, но сейчас сильно исхудала, и платье болталось на ней, как на вешалке. Мы вкратце рассказали друг другу свои истории. Она тоже попала в один из лагерей Гросс-Розен, в подземный лагерь на севере Польши, где изготавливали оружие. Там она тоже встречала кого-то из земляков, но потом почти всех замучили до смерти или убили. И разрыдалась. О Давиде она ничего не слышала. Я еще какое-то время побыла с Евой, а потом вернулась в свое новое жилище.
Пришел февраль, и, несмотря на то что в Хшануве не стреляли, война, как ни крути, еще не закончилась. Каждый день мы видели, как над городком пролетают самолеты. Нацисты ушли с нашей земли, но притаились в Германии, надеясь на изобретение Гитлером супероружия. На западе продолжали рваться советские бомбы. Советская Армия пойдет через Хшанув, наступая на Германию. Иногда советские солдаты оказывались добрыми и сердечными людьми, но мы встречали среди них и горластых, грубых и даже жестоких.
Русским было плевать, кто мы – евреи, христиане, – они просто на несколько дней оккупировали город, запугали всех вокруг, а потом продолжили наступление на Германию. С одной стороны, их наглое поведение не могло не злить, с другой стороны, это были наши освободители. Но все равно среди женщин ходили слухи об изнасилованиях, поэтому по одной мы не ходили, только группками.
Я попыталась найти работу, но в Хшануве работы не было. Я очень экономно расходовала еду и деньги, и пока у меня дела шли неплохо. В марте-апреле из лагерей стали возвращаться счастливчики, каждый со своей историей, которые никто не хотел рассказывать и никто не хотел слышать. Потихоньку еврейское население увеличивалось, но совсем чуть-чуть.