— Я нечаянно…
— Ах ты, негодник! — засмеялась Вера.
— У меня к вам серьезный разговор, Вера Владимировна. Как раз по делу об убийстве Ющинского.
— Сурьезный? Не толковать же нам на улице! Али пригласить тебя домой? Пойдем!
Она скользнула назад во двор, Владимир последовал за ней. Держась за перила, он в полной темноте поднялся по лестнице. Наверху Вера взяла его под руку и провела в свою квартиру.
— Молнию не буду зажигать. Осторожно, здесь корыто, — предупредила она, усаживая его на какую-то лавку. — Это кухня, мой любимый уголок. Люблю здесь болтать с подругами. Вот и мы с тобой, миленький, посумерничаем.
В углу чем-то воняло, от деревянной бадьи веяло сыростью, клеенка на столе была липкой, но Вера называла кухню любимым уголком. Возможно, после полицейского участка ей все казалось райским садом.
— Шутка ли, столько времени в каталажке провела. Сегодня вечером отпустили. Уж я отмывалась, отмывалась!
— А где ваши дети? Где Женя? Все спят?
— Они у сестры. Им там несладко. Завтра заберу. Дома только муж. Вот он и проснулся.
Кровать в спальне затрещала, заскрипела, мужской голос невнятно прохрипел: «Ох, грехи наши тяжкие!» Босые пятки грузно зашлепали по полу по направлению к кухне. Студент, уже немного привыкший к темноте, увидел в дверном проеме смутные очертания фигуры в белом исподнем. Однако муж спросонья ничего не мог разглядеть во мраке.
— Верка, ты здесь? — спросил он.
— Чего тебе, ненаглядный мой?
— Зажги лампу, квасу хочу выпить. Мутит.
— Еще чего выдумал — керосин жечь! Мы и так в мелочной лавке весь кредит выбрали. Вот тебе ковшик, пей!
В темноте послышались жадные глотки, потом протяжное рыгание.
— Уф! Добре, а то во рту было скверно.
— Шел бы ты спать. Утром на дежурство!
— И то верно. Пойду.
Муж вернулся в спальню, ничком упал на кровать и захрапел.
— Вы авантюрная особа! Если бы он увидел вас в темноте с чужим мужчиной? Чтобы подумал? — спросил Голубев.
— Он не ревнивый, привык, — отмахнулась Вера. — Теперь будет дрыхнуть до утра. Пришел с дежурства поддатым, да еще на радостях клюкнул за мое освобождение.
— Вера Владимировна, ваш сын Женя знает что-то важное. Если он расскажет правду, с вас снимут все подозрения.
— Женька ничего не знает, только мелет языком, ровно помелом. Не ведаю, что от этого говнюка вперед ждать: то ли дом своим порохом подпалит, то ли мать под каторгу подведет. И от кого я его понесла? У меня ведь все дети от разных отцов. Удивляешься? Одно слово, Голубев, голубок невинный! Ты про жизнь из книжек знаешь, да только ты не те книжки читаешь. Вот про мою жизнь можно роман в восьми частях написать, добрые люди будут читать и слезами обливаться. В шестнадцать лет я за Василия замуж вышла. Первое время он еще хоть как-то годился, потом и вовсе обессилил, жаловался, что я его измотала. Ну да мне это уже было без разницы, полюбила я соседа Павлушу Француза. Ты слышал, как он на гармони играл? Вот была любовь, как в театрах представляют. Бывало, прикоснется он ко мне, так я вся растаю — бери меня и мажь на хлеб. Какой Павлуша был писанный красавчик, кудри густые, очи голубые, вроде как у тебя, только поярче. Потом я их кислотой выжгла.