Сложив ложки и миску в раковину, я постаралась не давать воли надеждам. Я пустила воду.
– Что вы хотите мне сообщить?
– Я должен проинформировать вас, что с четырнадцати ноль-ноль по шестнадцать ноль-ноль вам предоставлено право принять посетителя девятой категории.
Он пошел со своей козырной карты и прекрасно это осознавал.
– Сегодня?
– Я же сказал: с четырнадцати ноль-ноль по шестнадцать ноль-ноль.
– Ты это давно знал и только теперь говоришь. Какой же ты садистский ублюдок!
Я стукнула миской о подставку для сушки посуды.
– Вы должны знать, что я имею право аннулировать разрешение в случае, если ваше психическое состояние не будет располагать к свиданию.
Третий играл листочком в своей руке.
Переведя дух, я очень тщательно принялась вытирать руки, выдавив из себя одно-единственное слово:
– Кто?
Третий положил документ на стол. Я схватила бумажку и прочитала, но там не было имени, лишь мелким шрифтом значились день и время.
– Скажи, кто? – крикнула я ему вслед, но Третий уже уходил прочь от дома по подъездной дорожке. – Ты должен знать, кто приедет!
Я вернулась в дом. На часах – пять минут второго. Официальная бумажка ничего больше сказать мне не могла, сколько бы раз я ее ни перечитывала. Мальчишка сказал бы мне, если бы знал. Или это сделано специально? Это все Третий. Он намеренно сказал мне об этом сейчас, зная, что я буду надеяться на встречу с Энджи или Марком, а потом окажется, что меня хочет увидеть врач или какой-нибудь чиновник. Третьему нравится меня мучить. Я очень надеялась, что это будет кто-то, кого я люблю, но я постаралась быть более рациональной в своих чаяниях. Не исключено, что это, например, Сэм приедет проведать корову. Возможно, она мне сочувствует. Потом я подумала, что власти могли найти замену покойному и со мной встретится другой священник.
Если кто-то приедет, что делать с тортом?
Кухню заполонил запах пекущегося теста. Я подумала, настанет ли такой день, когда я снова смогу готовить не только для себя, но и для других, для детей, не важно для чьих детей, но готовить? С Энджи я наготовлю больше и не так устану. Тогда все будет выглядеть по-другому. Это, должно быть, Энджи. Мне казалось, что если это Энджи, то я справлюсь. Я знаю, что должна сделать, когда снова ее увижу. Но если это Марк… Марк, которого я люблю, или Марк, которого ненавижу?
Раздался писк таймера. Я вся встрепенулась, но оказалось, что это торт, а не посетители. Нагнувшись, я приоткрыла дверцу духовки и дрожащими руками вынула торт. Борясь с нервной дрожью, я поставила его на стол. Идеально. Пышный, с золотой корочкой, местами треснувшей. В разломах я видела пористое тесто, от которого поднимался пар. Не пересушен. Когда остынет, то не сморщится. У меня осталось много варенья. Яблочное… сливовое… А еще было повидло из диких яблок. На некоторых этикетках было написано «1 год» или «2 год», как будто я могла запутаться. Люсьен любил клубничное, но такого у нас не водилось. Марк сделал первую партию варенья из чернослива. Энджи, когда была маленькой, предпочитала арахисовую пасту. Плохо. Я выбрала из чернослива, не знаю почему… Вернувшись на кухню, я разрезала торт вдоль на две половинки. Наконец-то они разрешили мне пользоваться нормальными ножами. Я заявила, что в сарае полным-полно балок, на которых можно повеситься. Там же можно найти косы и ножницы для стрижки овец. Ничто не помешает мне, незаметно прокравшись в ночи, перерезать кому-то горло. В связи со всем сказанным то, что у меня нет в доме хорошего ножа, создает лишь неудобства. Я намазала на торт варенье. Тесто немного крошилось, потому что у меня просто не было времени ждать, пока оно остынет. В варенье виднелись кусочки фруктов. Приловчившись, я соединила вместе две половинки, затем провела пальцем по лезвию ножа и слизала варенье. На коже остались темно-красные пятна. Черносливовое… Марк его очень любит.