Я откинулась на стуле и скрестила руки на груди.
— Это потакание желаниям, пап, — произнесла я через мгновение. — У меня до сих пор случаются приступы панической атаки. Чем мне поможет эта болтовня?
— Ну, пока ты туда ходила, тебе было лучше, — сказал папа. — Помнишь? Атаки пошли на спад.
Я вздохнула.
— Ты подумаешь об этом? — спросил он.
Я кивнула.
— И это не потакание своим желаниям — совершать поступки, которые делают тебя счастливой и здоровой, — добавил он.
Я улыбнулась, просто чтобы успокоить его. Он меня не убедил.
***
К среде я почувствовала себя самой собой. Все еще винила себя, но уже не тряслась. Больше не боялась спать в своей спальне. Больше не считала Бэт злым призраком, ненавидящим меня всей душой. Что-то происходило в моей голове, и на следующей неделе я планировала разобраться, что именно, с помощью старого психоаналитика, доктора Мерривезер. Боже, я ненавидела ее имя. Из-за него мне казалось, что я не могу говорить с ней о своих проблемах, словно в ее офисе я должна быть солнечной и улыбчивой, потому что она была счастлива. Или, по крайней мере, ее фамилия это предполагала.
— Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня, — сказал папа за ужином.
— Правда? Что именно? — ответила я.
— В четверг в спортклубе семейный вечер, — сказал папа. — Я хочу, чтобы мы пошли.
Я засмеялась.
— Ты издеваешься надо мной?
— Нет. Я думаю, побегав и потягав гантели, ты сможешь разобраться с тем, что происходит с тобой, — ответил папа.
— Пап, ты же не серьезно? Семейный вечер? Это же отстой.
— Полный отстой. И мы идем, — заявил папа.
Я прищурилась. Только тогда я поняла, что за последнюю неделю папа был в тренажерном зале целых три раза. Он купил членство в клубе для нас в начале учебного года, но не ходил. Я как-то зашла, но я не из тех, кто ходит в спортзал. Я предпочитала уединенные прогулки или занятия под видео в комфорте и уединении своей гостиной. С задернутыми занавесками, конечно.
— Кто она? — спросила я.
— А? — папа собрал тарелки и отнес их в раковину.
— Кто эта женщина, ради которой ты тренируешься? Она будет там, в четверг вечером? Поэтому ты так настаиваешь на нашем походе туда?
— Брук, не представляю, о чем ты говоришь, — ответил папа, но он не обернулся и не посмотрел мне в лицо, когда говорил это.
Я вскочила из-за стола.
— Боже мой, папа! Я хочу знать! — завизжала я, и Бэт, мои ночные кошмары, мое чувство вины — все тут же исчезло.
Папа, наконец, обернулся, глупая улыбка озарила его лицо.
— Ты совсем забыла об осеннем собрании, Брук? — спросил папа.
— Что?
— С твоими учителями, — пояснил он.