— Я тебе надоел? — услышала я, как спросил папа.
— Нет, — солгала я. — Я внимательно тебя слушаю.
Папа хмыкнул.
— Почему?
Я засмеялась.
— Ну, потому что ты платишь за ужин.
— Мило, — ответил он. — Ты знаешь, чувство юмора досталось тебе от матери.
Я пожала плечами, наблюдая, как опечалилось лицо папы. Каждый раз, когда один из нас упоминал маму, он становился угрюмым и серьезным. Я не хотела сегодня поднимать эту тему. В конце концов, мы наслаждались пиццей.
— Пап, когда ты в последний раз был на свидании? — спросила я.
Он вскинул голову и посмотрел на меня.
— Эй, это был просто вопрос, — сказала я. Я откусила от своего пирога.
Я наблюдала, как его глаза смягчились, и появилось подобие улыбки.
— Пять лет.
— Черт побери, папа! Пять лет назад?!
— Бруклин, это должен знать весь ресторан?
— Извини. Просто это удивительно. Пять лет. Черт побери, — я потягивала свою колу, распахнув глаза и недоверчиво подняв брови.
— Ты уберешь это выражение со своего лица? — спросил он. — Никого нет. Что ты хочешь от меня? И вообще, я твой отец. Мы не должны обсуждать такое.
— И что моему отцу с этим делать? — спросила я. — Моя учительница по английскому сейчас свободна. И она милая, — я укусила от своего кальцоне (Прим. Кальцомне (итал. calzone) — итальянский пирог, на самом деле является закрытой формой пиццы, изготовленной в виде полумесяца) и продолжила с набитым ртом. — И, прекрасно, что она не идиотка.
— Большинство твоих учителей идиоты?
— Да.
Папа хихикнул.
— Рад знать, что мои налоговые отчисления способствуют заслуженной заработной плате.
— О, папа, — легкомысленно сказала я. — Давай не будем о политике. Давай поговорим о миссис Мэннинг.
— Давай не будем, — ответил папа.
Я проигнорировала его.
— Я думаю, ей около сорока, но она выглядит так, будто ей тридцать. Хорошая кожа и волосы. Она всегда выглядит очень профессионально. Отлично одевается. У нее сказочные туфли.
— Брук....
— И она заядлая бегунья. Она рассказывала мне, что пробегает около четырех миль в день и пытается пробежать около десяти километров каждую субботу, — продолжала я.
— Брук, пожалуйста.
— И в ноябре этого года она будет участвовать в своем первом полумарафоне.
— Брук! — прервал меня отец. — У меня есть интуиция, ладно? И я не встречаюсь с бегуньями.
Я поджала губы и смотрела, как папа запустил свою руку в свои каштановые волосы.
— Пап, у тебя почти нет интуиции. И ты действительно привлекательный. Пора вернуться в игру, — сказала я.
Папа расхохотался.
— Что? — спросила я.
— Ничего, — отец фыркнул. — Я просто люблю, когда ты мне делаешь комплименты, вот и все.