— Я так и думал, — кивнул Артём, поравнявшись с Алексом. — Ты почему трубку не берёшь?
— Ты был прав, — севшим голосом произнёс Алекс.
— Нет, Эльф, я ошибся. В ней.
Алекс вскинул голову, пристально всмотрелся в непроницаемое лицо друга. Дыхание перехватило и внутри всё оборвалось от обречённости в чёрных, как уголь, глазах Сварога.
— Что?.. — только и смог выдавить Алекс, чувствуя, как озноб заставляет корчиться в конвульсиях измученную душу.
— Похоже, Ирма убила Томилина…
…Открытые ворота насторожили Ирму. Кирилл всегда был очень предусмотрительным и держать ворота нараспашку (при практически всегда отвязанных «немцах») не стал бы. Собаки выдрессированы не хуже служебных и кидаться на простых прохожих не станут, но чем чёрт не шутит. От предчувствия чего-то нехорошего закололо в пятках, и Ирма на месте переступила ногами — настолько неприятно было, словно в туфли гвоздей насыпали. Сделав глубокий вдох, вошла в пестрящий разноцветными осенними цветами двор. С каждым шагом страх лишь сильнее сдавливал ледяными тисками сердце, вселял в душу ощущение неизбежности. Нет ни охраны, ни собак. Машина брошена поперёк подъездной дороги, чтобы никто не мог ни въехать, ни выехать. Все окна двухэтажного особняка из бело-красного кирпича занавешены. Дверь заперта. И тишина. Всеобъемлющая, давящая, навевающая панику.
Дрожащей рукой Ирма нашла в сумке ключи, которые всё забывала вернуть хозяину, всунула в замочную скважину и провернула два оборота. Щёлкнул замок. Ирма потянула на себя ручку и очутилась в прохладе тёмного коридора. В доме кто-то был. Кто-то чужой. Ирма почувствовала сразу, едва вошла. Пахло сигаретами, а Кирилл не переносил запах табачного дыма; никто не курил при нём, особенно в его доме. Почти никто. Только один человек имел привилегию — его партнёр. Но тот никогда не переступал порог этого особняка. Тогда кто осмелился закурить здесь? И куда все подевались? Вымерли, что ли? Ни охраны, ни водителя, ни прислуги. В мозг закрадывалось нехорошее предчувствие. Ирма проглотила подкативший к горлу комок и на непослушных ногах свернула вправо от входной двери — в столовую.
На длинном деревянном столе полукругом стояли три фото-рамки: справа с портретом Кирилла, слева — матери Ирмы, а по центру — пустая, но перевитая траурной лентой точно посередине. Ирма замерла на пороге. Холод разлился по венам.
Такое уже случалось. Не с ней, но происходило. В институте; в год, когда погибла староста их группы. Ирма своими глазами видела точно такие рамки на кухонном столе однокурсницы, только снимки в них были другие. Сокурсница тогда и не поняла ничего: посчитала чьей-то глупой шуткой, — и выбросила рамки в мусорное ведро. На вопрос: «Каким образом шутник проник в дом с сигнализацией?», — лишь отмахнулась. Мол, дружки младшего брата, с которым девушка постоянно грызлась. На следующий день её парень, который был на одном из снимков, выпал с балкона седьмого этажа. Несчастный случай. А ещё через день на старосту напал собственный ротвейлер. В итоге — разорванная сонная артерия и мгновенная смерть. Собаку усыпили, а случившееся вновь списали на несчастный случай. Дело закрыли. А слушать Ирмины россказни, что обе смерти были не случайны, никто не стал. Младший брат девушки клятвенно заверял, что никаких фотографий в глаза не видел, и никто из его друзей не шутил подобным образом. А рамки бесследно исчезли, словно и не было их вовсе. Ни в мусоре, вывоз которого намечался лишь через неделю, ни во дворе, ни в доме их не оказалось.