Я оборачиваюсь, чтобы предупредить Эйприл не смотреть прямо на это. Вид ее без маски, окруженной трупами, вызывает у меня слезы. Как это могло случиться с нами?
Эйприл хватает меня за плечи, и я почти кричу от боли. — О, Боже, ты вся в крови. Будет шрам, — хныкает она. — Ты никогда больше не сможешь снова надеть платье с открытой спиной.
Внезапно мы слышим крик из здания. Я вскакиваю на ноги и тяну руку к Эйприл.
— Спасибо, — говорю я мальчику. У него нежное, милое лицо, и он молод. Я осознаю, что он — тот мальчик из подземелий. — Ты спас наши жизни.
Он смотрит на мою маску. Я подношу к ней руку. Основная часть не повреждена, но я чувствую трещину изнутри.
— Я не знал, — говорит он, глядя на свои руки. Он думал, что мы больные, такие же, как он. — Ты ранена, — говорит он. Раны под его глазами разрываются, и по его лицу беспрепятственно течет гной. Эйприл издает звук.
— Мне жаль, — говорит он. — Мы не прикрываем раны, потому что от ткани они зудят.
— Значит, ты не умираешь? — спрашивает у него Эйприл. — Ты один из счастливчиков... — протягивает она. Кто знает, кто счастливей — те, кто жив, или те, кто быстро умирает? Мы с Эйприл прислоняемся друг к другу. Мое плечо вспыхивает от боли.
— Я был таким, когда мне было девять, — отвечает он. — В прошлом году стало хуже.
— Тебе больно? — спрашивает Эйприл.
Я хочу сказать ей, чтобы она оставила его в покое. Она никогда не была так заинтересована раньше. Мушкетный огонь эхом отбивается от зданий на другой стороне улицы, прежде чем он успевает ответить ей.
— Нам нужно идти, — говорит Эйприл.
Парень наблюдает за нами.
— Тебе есть, куда пойти? — спрашиваю я.
Он качает головой.
— Наши дома на болоте были разрушены. Я не хочу туда возвращаться. — Он показывает на тоннели.
Я потираю руку, удивляясь, когда вижу капающую кровь.
— Аравия, она глубокая. Нужно что-то найти, — Эйприл кажется обеспокоенной.
Она рвет свою юбку, но она сделана из жесткой сетки. Сетка не остановит кровотечение. — Нам нужно что-то, что можно использовать как повязку.
Мое платье сшито из изумрудно-зеленого тюля, и идея прижать ее к ране, которая одновременно пульсирует и горит, немыслима. Рубашка мертвого мужчины может достаточно впитать, чтобы использовать ее как бинт. Но эта ткань, скорее всего, кишит микробами. На поясе мальчика есть хлопковый пояс. Он медленно отвязывает его.
— Можешь использовать его, если хочешь, — он протягивает пояс, предлагая мне. Эйприл долго всматривается в пояс.
— Эйприл, мне нехорошо, — мои руки дрожат.
— Оставайся с нами, Аравия, — говорит она, когда мир начинает вращаться вокруг меня. И тогда она прижимает ткань к ране.