— Конечно, его заново отстроят, — говорит мама.
— Люди на улицах говорят, что даже если и отстроят, рабочие будут вынуждены делать маски вручную. Только очень богатые люди смогут позволить себе их, — курьер падает на наш диван.
И мать наливает выпить ему, а не гостю.
— Люди сказали, кто это сделал? — спрашивает Эллиот.
Мои глаза возвращаются к его опаленным бровям. Что он знает?
— На тех стенах, которые еще стояли, были нарисованы черные косы, — говорит курьер.
Эллиот кивает.
— Мальконент[1], — то, как произносит он слово, выходит скорее как имя, чем настроение. Не похоже, чтобы мать и отец поняли это, но взгляд курьера резко устремляется вверх.
Отец опирается руками о подоконник и смотрит вдаль.
— Они пожалеют о своих действиях, как только болезнь снова ударит, — говорит он. Он яростно трет свой лоб, оставляя на нем чернильный след, и кладет платок обратно в карман. — Они уничтожили именно то, что давало им надежду.
В комнате душно.
Эллиот смотрит на отца. Тот говорит о возможности новой болезни и нашей уязвимости достаточно часто, чтобы я к этому привыкла.
— У многих людей все еще есть маски, — говорит мама.
Но не у маленького Генри. И не у дочери курьера.
Отец прочищает горло.
— Возможно. Завтра я пойду и предложу свою помощь. Еще есть человек, который может ускорить процесс. Я поделился с ним знаниями...
— Вы помогли, сэр. Никто и не сомневается. Но вы не поделились с ним знаниями, — говорит Эллиот.
Мать и отец поворачиваются, чтобы посмотреть на Эллиота — племянника принца. Тот не пытается их запугать своей злостью.
— Вы отдали знания моему дядюшке, и он спрятал их, — говорит он.
— Если вам больше ничего не требуется, я вернусь на пост, — курьер нервничает. Уходя, он поднимает розу, которая выпала из букета Эллиота, и протягивает мне. — Спасибо, — шепчет он. — Моя дочь ... было так щедро с вашей стороны попытаться.
Мы молчим, пока он торопливо идет по плитке пола к своему креслу в холле.
— Вы все еще можете помочь, сэр, — говори Эллиот. — Вы могли бы отдать мне чертежи. Я бы нашел способ их распространить.
— Ты знаешь, что я не могу этого сделать, — резко говорил отец. — И ты знаешь причину.
Я перевожу взгляд с одного на другого. Бумаги царапают мою руку. Я готовлюсь сделать то, что отец не станет. И я знаю, что это неправильно.
— Я делаю все, что могу, — говорит отец. — Твои друзья-изобрататели могут привести меня к присяге за это.
Эллиот кивает. Отец отворачивается так, будто не хочет признавать понимание Эллиота. Его голос горек.
— Существует то, что мы никогда не сможем сделать. Не тогда, когда люди разрушают... — плечи отца опускаются. Он неуклюже заходит в свою лабораторию. Дверь не хлопает. Двери в Аккадиан Тауэрс никогда не хлопают.