Корчак поднял глаза.
– И как, по-вашему, это случится? – сказал он.
– Вам придется пойти со мной и спросить об этом у командующего офицера, – сказал Лейкин.
– И где же он? – спросил Корчак.
– Здесь недалеко, – сказал Лейкин. – Минутах в десяти ходьбы.
– Вы можете дать мне гарантию, что их не заберут, пока меня не будет? – спросил Корчак.
– Вы шутите, да? – спросил Лейкин.
– Нет, это вы шутите? В таком случае я отказываюсь, – сказал ему Корчак.
– У вас может получиться вытащить отсюда всех, – сказал я.
– И что, я должен оставить их тут в этом месте совсем одних? – спросил он у меня.
– Я за ними присмотрю. А вы поспешите, – сказал я.
– Ты присмотришь за ними, – проговорил он.
– Да, я за ними присмотрю, – сказал я.
– А ты можешь себе представить, каково им будет, если придет следующий поезд, а меня нет? – сказал он.
– Прошу вас, – сказал я.
– Чего ты от меня просишь? – сказал он.
– Послушайте меня! – выкрикнул я.
Но, говоря по правде, я не мог представить ровным счетом ничего. Я всегда представлял только себя, переполненного обидой. Кроме этого, я никогда не представлял ничего. А вот и следующий поезд прогремел гудком и показался из-за поворота, и начался новый приступ воплей и выкрикивания имен, пока все не потонуло в гуле его тормозов.
Корчак перевел взгляд обратно на своих мальчиков, а мадам Стефа поднялась и подошла к нему. Девочки хватались за ее юбку. Корчак протянул руку, и она сжала ее в своей. Зигмус и Митек сидели на корточках и казались заплаканными и несчастными.
– Я описался, – сказал мне Зигмус так, будто это было самым худшим из всего, что произошло.
У вагонов снова начались крики.
– Все встаем, – сказал Корчак. – В шеренги по четыре.
Я выл и трясся и что-то лепетал до тех пор, пока кто-то не убрал мои руки с лица. Это был Корчак.
– Прекрати, – сказал он.
Но я не собирался прекращать.
– Я тебе никогда не показывал мою Декларацию Прав Ребенка, – сказал он.
За его спиной дети собирали свои вещи, мальчики и девочки были вместе и уже встали в шеренги. Зигмус дергал себя сзади за штаны. Один желтый полицейский позади него заплакал.
– Во мне уже не осталось ни капли здоровья, – пробормотал сам себе Корчак.
Он наклонялся ближе и ближе, пока не оказался так близко, что я мог почувствовать его запах. Он положил руки мне на затылок и коснулся своим лбом моего. Я громко всхлипывал и намочил слезами его лицо, но он продолжал придвигаться ближе.
– У ребенка есть право на уважение, – сказал он. – У ребенка есть право развиваться. У ребенка есть право на существование. У ребенка есть право на скорбь. У ребенка есть право учиться. И еще у ребенка есть право совершать ошибки.