В СИРОТСКОМ ДОМЕ ТАБЛИЧКА С НАДПИСЬЮ «Коммерческая школа Ресслера второй ступени» была перечеркнута, и под ней на бечевке висела деревянная доска, которая сообщала, что это – «Детская республика». Маленькие девочки в костюмах, сшитых из кусочков бумаги и прочих лоскутов, провели нас внутрь и указали на складные стулья перед сценой.
– И кого ты должна играть? – спросил я девочку, которая вела меня.
Бумага на ней была в основном окрашена в зеленый, и она сказала:
– Я – дракон.
Сцена представляла собой платформу в конце главной комнаты на первом этаже. Когда все стулья заполнились и люди уже подпирали заднюю стенку, полная женщина, которую я видел, когда Старый Доктор тянул ее по улице, вошла через заднюю дверь и все начали аплодировать. Она принесла кактус, который поставила впереди сцены. Она поприветствовала всех в сиротском доме и сказала, что ее зовут Стефания Вильжинска и что она является старшим учителем. Она представила кактус как свою любимую сиротку и домашний талисман, и все рассмеялись, как будто знали, о чем она говорит. Затем она сказала, что ей доставляет большое удовольствие представить величайшего гуманиста и интеллектуала Польши.
Все снова зааплодировали, и через ту же дверь вошел Корчак. На нем была бумажная корона, и люди начали над ней смеяться. Полная женщина заняла место в переднем ряду.
– Кто-нибудь должен дать стул для того толстого мужчины сзади, – сказал Корчак. – Он кажется слишком респектабельным, чтобы стоять.
Самые маленькие дети в аудитории решили, что это уморительно.
– Всем нравятся мои грубые словечки, – сказал он, когда дети утихли. – Даже разодетым дамам и элегантным джентльменам. Правда, они держатся на расстоянии и никогда не показываются мне на глаза, пока не заболеют их дети. Тогда начинается: «Ну пожалуйста, пожалуйста, вы должны прийти», – хоть посреди ночи.
– Значит, он – доктор? – прошептала моей маме Адина. Мама рассказала ей, что он был известным доктором, а еще раньше работал военным врачом во время войны между Россией и Японией, и в мировую войну, и в гражданскую войну в России.
Он извинился перед теми, кого он назвал «высшим обществом», за периодическое употребление идиша. Он сказал, что хотел бы представить одно из своих выступлений на радио, которое называлось «Одиночество ребенка», прежде чем передаст сцену участникам главного события вечера – домашнего спектакля самых талантливых малолетних граждан, собранных с варшавских чердаков и подвалов.
– Именно здесь можно обнаружить самых интересных людей нашего города, – сказал он, – забытых в чужом подвале.