и
Манька ушли за город и так целовались, что падали деревья.
– Кто это там ревет над репой? – спросил один мальчик, когда увидел, что со мной творится. А я снова видел Лутека, все еще прижимавшегося к своему мешку на заднем сиденье машины синих полицейских.
– Это у меня что-то с глазами, – сказал я сидящим за столом. – Не знаю, отчего это с ними.
После обеда в углу комнаты возле моей кровати проходил урок иврита. Я укрылся одеялом с головой. Корчак задавал вопросы по-польски, а дети отвечали какой-то тарабарщиной. Время от времени он их поправлял. Последний вопрос, который он задал, звучал так: «Счастливы ли вы здесь, в Палестине?» – и, казалось, все знали верный ответ. Женщина сообщила, что настало время работы по дому, и я слышал, как все поднялись со стульев, а когда я стянул одеяло вниз, дети уже мели полы, мыли стены и протирали окна. Все кричали, чтобы им что-то подали, и звякали чем-то, и наталкивались на всевозможные предметы. Когда все это закончилось, они все снова столпились у моей кровати, и Корчак сказал, что настало время читать его колонку в приютской газете. На этой неделе колонка носила заглавие «Будьте осторожнее с машиной». «Машина не обладает разумом, машине безразлично», – зачитал он. Его очки держались на кончике носа, и он водил пальцем по печатным строкам. «Если вы сунете палец – машина его отрежет; если сунете голову – машина отрежет и ее». Я поднялся пописать. Мои ноги больше не горели так сильно.
Туалет находился в заднем помещении за кухней. В очереди к нему стояло одиннадцать детей.
– Это что, единственный туалет? – спросил я.
– Да, тут один туалет, – не оборачиваясь, ответил мальчик впереди меня.
По дороге обратно к кровати я остановился перед окном. С улицы лил яркий свет. Солнце высушило мертвых мух на подоконниках. Кирпичи под наружными карнизами болтались, как расшатанные зубы в тех местах, где не было известки. Фотографии из журналов, подвешенные под окнами, были так продырявлены, что, должно быть, служили мишенями для настенных игр.
Мальчик, который стоял в очереди впереди меня, весь оставшийся вечер мел верхнюю ступеньку лестничной площадки. Я за ним наблюдал. Он не выпускал меня из виду все время, пока работал. Когда он прекращал мести, он взмахивал рукой перед лицом так, как лошади отгоняют мух хвостом.
Его койка стояла рядом с моей, и он растолкал меня на завтрак на следующее утро. Мы завтракали горячей водой с хлебом и сахарином. Разрешалось съесть три куска по желанию. Затем мы встали в очередь, чтобы взвеситься и снять мерки. Пока я ждал, один калека впереди махнул мне своей культей, будто плавником.