– А он все-таки получил свои башмаки? – спросил я. Но даже в темноте я понял, что он не хочет об этом говорить.
– Он любил ходить со мной в обходы, – сказал он. – После бомбежки хозяйка одного магазина пожертвовала нам свою чечевицу, сказав, что немцы все равно ее конфискуют. Я всегда напоминаю тем, у кого прошу что моя задача – поддерживать честь еврейского народа и у них есть выбор: либо отдать сиротам, либо немцам. Он во многом напоминал того мальчика, который сегодня попал в передрягу, – сказал он. – Когда дело заходило о синяке или шишке на голове – там обязательно был он.
– Не везет так не везет, – сказал я.
– Есть люди, которые просто не думают, – сказал он. – Так есть люди, которые не курят.
Я не ответил. Я бы хотел, чтобы кто-то скучал по мне так же сильно.
– А я все равно не мог на него злиться, – сказал он. – Как говорил Словацкий, Бог одинаково любит власть и диких лошадей.
Он похлопал меня по ноге, будто я – тот мальчик, которого больше не было.
– Многие люди боятся спать днем, потому что опасаются, что дневной сон испортит им ночной, – сказал он. – Со мной все наоборот.
Я взял его руку в свою, и он не отодвинулся. Что-то в этом жесте снова довело меня до слез.
– Последнее время по ночам я слышу запах смальца, – сообщил он мне. – А ты его слышишь?
Я покрутил головой.
– Он сводит меня с ума, – сказал он.
– Я никакого запаха не слышу, – сказал я.
– Я думаю о Европе по-польски, – сказал он. – А о Палестине я думаю на иврите. Зато о еде мне думается на идише.
– Я просто всегда думаю о еде, – сказал я. Он снова фыркнул от смеха в ответ.
Он сказал, что на следующий день мне нужно будет помочь носить уголь, и я ответил, что помогу. Затем он начал говорить об этом сам с собой. Он сказал, что теперь приходится платить продавцу угля лишние двадцать злотых, чтобы получить целые куски вместо ошметков. Он сказал, что если подтвердятся слухи о том, что немцы увеличивают нормы реквизиций, то мы все скоро начнем жечь мебель. Конечно, сказал он, если дать евреям один спокойный день, они тут же воспользуются этим и начнут распространять слухи.
– Каждый хочет понять, что ему делать дальше, – сказал я ему.
– Мы не видим даже дна в той чаше, которую держим в руках, – сказал он, после чего высморкался в платок и пожелал мне спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – сказал Зигмус.
– Прошу прощения, что потревожил ваш покой, – сказал ему Корчак.
– А это еще что такое было? – спросил кто-то в темноте, когда Корчак ушел.
– Пану доктору не больно хорошо приходится, – сказал Зигмус. Я слышал, как он зевнул.