ПОСЛЕ ТОГО КАК НА НОЧЬ ВЫКЛЮЧИЛИ СВЕТ и мы улеглись по койкам, из темноты вышел Корчак и сел у моей постели.
– Я видел тебя сегодня у окна, – сказал он. Он говорил так тихо, как мог. – Раздражает, когда приходится становиться на носочки, чтобы выглянуть наружу, не так ли? Это то же самое, что выглядывать из-за толпы.
Я с ним согласился.
– Завтра – четверг, а по четвергам приемная комиссия собирается, чтобы рассматривать новых кандидатов, – добавил он. – Мадам Стефа говорила с тобой насчет заявления?
Когда я помотал головой, он спросил:
– Ты умеешь писать?
– Немного умею, – ответил я ему.
– Я вмешиваюсь в твои дела? – спросил он Зигмуса, и Зигмус в ответ перевернулся в своей кровати.
– Завтра она тебе с этим поможет, – сказал он мне. – У тебя осталась хоть какая-нибудь семья?
Я прочистил горло, но не знал, куда плюнуть, и сглотнул.
– У тебя все получится, – сказал он, когда, положив руку мне на лицо, почувствовал слезы.
Мой плач, казалось, утомил его.
– В любом случае вся процедура уже давно стала формальностью. Кто-то называет имя кандидата, остальные ничего не отвечают, мы все смотрим в пространство, а потом через несколько минут еще кто-то спрашивает, о ком шла речь в самом начале. Кто-то предлагает утвердить кандидатуру, кто-то еще жалуется на обед, и дискуссия перетекает в другую плоскость, как пьяница на ледяном пригорке.
Несколько детей начали переворачиваться и производить шум. В дальнем конце один мальчик храпел, как гундосая свинья.
– Все начинают с далеко идущих планов, – сказал я ему. – Потом понимают, что все выйдет не так, как мечталось.
Он рассмеялся себе под нос.
– Книга Аарона, глава вторая, стих второй, – сказал он. – А все, чего они добиваются, по большому счету – это ослабленное зрение и натруженные ноги.
В темноте его уши казались еще больше, а его шея – еще тоньше. Я не знал, что ему нужно.
– Когда я думаю обо всех усилиях, которые я потратил на глупые ошибки, – сказал он.
Он спросил, хорошо ли я выполнил задание по ночным горшкам. Я ответил, что хорошо. Он сказал, что по состоянию этих горшков часто можно определить качество сиротского дома.
Он остался сидеть, где сидел. Казалось, он слушает дыхание каждого ребенка.
Я спросил, помнит ли он имя мальчика, которого он нес, когда город сдался немцам. Тот, кому нужны были башмаки.
– А, этот мальчик, – сказал он. – Конечно, помню. В то утро, когда британцы вступили в войну, мы присоединились к толпе под их посольством. Поляки и евреи снова стояли плечом к плечу, как братья! Все распевали «Польша еще не потеряна», и в тот же день после обеда семь артиллерийских снарядов упало на сиротский дом. Один из них выбил все окна в столовой, а другой снес мою шапку. Я помню, как говорил ему, что нам нужно уйти с улицы, потому что моя лысая голова была слишком хорошей целью для самолетов.