– Ты не можешь брать ответственность за все, – сказала она.
– Сколько земли я вспахал? – спросил он. – Сколько хлеба я выпек? Сколько деревьев я посадил? Сколько я уложил кирпичей? Сколько пуговиц я пришил, сколько одежды я залатал?
– Шшш, – сказала она ему. – Не накручивай себя.
– Отец говорил, что я – дурень, и идиот, и плакса, и осел, – сказал он. – Он был совершенно прав. Но правы были и те, кто в меня верил.
Я понял, что они говорили о чем-то совершенно другом и что я не знаю, как работает голова, в том числе моя собственная.
– Я знаю, ты мне никогда ничего не обещал, – сказала она. – И теперь я не сплю, повторяя про себя: Стефа, ты старая дура и получила то, что заслужила.
– Даже самая великолепная догадка все-таки нуждается в подтверждении, – сказал он ей.
– Просто я всегда верила в то, что все, что мы получаем, нас воспитывает.
– А что же такое тогда любовь? – спросил он. – Ее тоже всегда получает тот, кто заслужил? Откуда мы знаем, любим ли мы достаточно? Как нам научиться любить сильнее?
В комнате несло сигаретами и ногами. Черная бумага снова отошла, за окном начало светать.
– Ты когда-нибудь кого-нибудь любил? – спросила она.
– С семи до четырнадцати я был постоянно влюблен, – сказал он. – И я всегда влюблялся в новую девчонку.
Задребезжали оконные рамы, и казалось, что он прислушивается к вою ветра. Он тяжело вздохнул.
– Я всегда думала, что, может, не будь я такой страшной… – сказала она.
– Я всем говорю: «Стефа мне всегда напоминает, что я – несчастное создание, которое делает несчастными всех вокруг», – сказал он.
В ответ она произнесла что-то так тихо, что он попросил ее повторить.
– Просто тяжело всегда чувствовать себя одинокой, – сказала она.
Он не ответил, и она уставилась на свои руки. От долгого стояния в одной позе у меня занемели ноги.
– Я получил то, за что заплатил, – сказал он ей наконец. – Одиночество – не самая худшая штука. Я высоко ценю воспоминания.
Она поднялась и направилась к двери, но потом остановилась.
– Я все себе напоминаю, что я не в том положении, чтобы требовать, – сказала она. – Но даже сейчас мое эго встает поперек дороги.
Даже я заметил, какой несчастной она казалась в свете лампы, но он это проигнорировал.
– Что бы я ни сказал и что бы я ни сделал – ничего не поможет ни мне, ни тебе, – сказал он.
– Ты вечно сдаешься, откладываешь на потом, ты отменяешь, ты подменяешь, – сказала она ему.
Он приподнялся на локтях.
– Я вижу свои чувства сквозь линзу телескопа, – сказал он. – Они как маленькое скопление звезд, которое сбилось в кучку на полярной равнине. Когда кто-то кашляет, я сначала сочувствую, а потом, наоборот, пугаюсь: вдруг это заразно. Вдруг нам придется потратить на него весь запас наших лекарств.