От плясунов, умеющих цеплять и давить, погиб хороший мужик Франц из «Невыносимой легкости бытия». Ему удалось одновременно избавиться и от жены, и от любовницы Сабины, которая выбрала путь свободы и предательства (кундеровский герой умеет предавать, дабы не стать разменной монетой в чужих руках), одновременно подарив Францу такую же возможность. Франц воспользовался ею — стал дышать полной грудью, снял квартиру, стал жить с влюбленной в него студенткой, которая могла еще не властвовать, а просто любить. Но плясуны не дремлют: «Франц, разумеется, не приверженец китча. <…> Однажды ему позвонили друзья из Парижа. Они сообщили, что организуют поход в Камбоджу, и пригласили его присоединиться к ним. <…> Группа видных западных интеллектуалов решила пешком отправиться к камбоджийским границам и этим великим спектаклем, разыгранным на глазах у всего мира, добиться того, чтобы врачам был наконец разрешен вход на оккупированную территорию». Надо было остаться со «студенткой в больших очках». Но скрывающийся в «идеалах» китч обладает силой, как и плясуны, нуждающиеся в публичных мистериях. Франц отправится в Камбоджу, там он получит смертельные ранения, после чего им займется вдова-вампир: «Мертвый Франц наконец принадлежит своей законной жене так, как никогда прежде не принадлежал ей. Мари-Клод вершит всем: она взялась за организацию похорон, рассылает извещения о смерти, покупает венки, шьет себе черное платье, а на самом деле — платье свадебное. Да, только мужнины похороны для жены ее истинная свадьба; завершение жизненного пути; награда за все страдания». Конечно, Кундера — злой психолог и недобрый писатель.
Но этот злой и недобрый вполне моралистичен и дидактичен. Его нравственная философия постоянно ищет простых форм выражения, как, например, в романе «Неспешность». «Наша эпоха отдалась демону скорости и, по этой причине, не в последнюю очередь, так легко позабыла самое себя. Но мне хотелось бы перевернуть это утверждение с ног на голову и сказать: нашу эпоху обуяла страсть к забвению, и, чтобы удовлетворить эту страсть, она отдалась демону скорости; она все убыстряет свой ход, ибо хочет внушить нам, что она не нуждается в том, чтобы мы о ней вспоминали; что она устала от самой себя, опротивела самой себе; что она хочет задуть трепещущий огонь памяти», — читаем в этом романе.
Современный человек, зависимый от китча и окруженный плясунами, давно разучился быть счастливым. Кундеровский экзистенциализм в «Неспешности» значительно спокойнее учения Сартра или Камю: не надо никакого проявленного бунта (он быстро сделает из человека идеологического плясуна), необходимо лишь серьезно и навсегда успокоиться. Успокоиться — это значит увидеть себя смертным, смертным всерьез и бесповоротно, смертным настолько, что ни одна речь о тебе, ни один след твоего постепенно исчезающего образа не побеспокоит вечность твоего несуществования. Пессимизм не станет следствием такого прозрения. Когда кундеровский человек узнает об отсутствии настоящего бессмертия, он обращается к миру — не для того, чтобы овладеть им в перспективе ускользающего времени. Сближение со своей будущей смертью, готовность кундеровского героя к небытию снижает вульгарную скорость жизни, заставляет сойти с мощного