Тогда я относилась к этой ее особенности немножко свысока. Теперь понимаю, что она поступала мудро: получала полную порцию удовольствия и, в сущности, ничего не теряла. Мои же честным потом вымученные сюжеты были на редкость убогие. Дурное подражание той пони-литературе, которую мы тогда поглощали лошадиными порциями.
Вроде бы три тетради я написала, то есть три "романа", страниц этак по тридцать. Четвертый остался в зародыше. По крайней мере две тетради сохранились до наших дней. Я бы их уничтожила, но мама против. Она дала мне эти тетради на хранение лишь после того, как я поклялась, что не выброшу их. Особенно ужасна вторая по счету тетрадь. Я написала этот "роман", когда училась в восьмом классе - самый тяжелый возраст. В школе мои дела шли хуже некуда, и похоже, что все свое бессилие я выливала, сама того не ведая, в повествование. Текст так и дышит злобой. Плюс полное отсутствие вкуса, плюс, к счастью, абсолютно неразборчивый почерк.
Первая тетрадь была чуть приличнее. Я даже показала ее тогда учительнице по финскому языку. Она хвалила, причем прочитав, судя по исправленной пунктуации, добросовестно. Когда одноклассники меня дразнили, она говорила: "Вы с ней будьте поосторожнее. У нее острое перо. Вот станет писательницей..."
Потом я стала сочинять одна: опусы на полученном от Общества слепых жалком подобии компьютера...
Один уже довольно поздний рассказ я отправила в журнал любителей лошадей. Читатели слали туда свои рисунки, письма, вопросы, стишки и т. д. и т. п. На этом фоне мой рассказ выглядел весьма солидным. Он и был напечатан. Никакого гонорара, естественно, не последовало, поэтому факт опубликования моего произведения прошел в семье незаметно. Сари рассказ этот раньше читала, а мама была занята и, скорее всего, не запомнила этого события. Я почти уверена, что, покажи я этот рассказ маме, она удивится: "А что же вы мне раньше не показывали?" Вот, сохраняет же всякую дрянь и дрожит над ней, а журнал с рассказом валяется где-то в шкафу среди хлама, который уже никому не нужен.
Кстати, кроме этого рассказа, моя оригинальная проза так нигде больше и не напечатана, ни в Финляндии, ни в России. Только переводы да пара финских стихов. Сочинительство, теперь уже на двух языках, в стол...
С лошадиной темой я завязала только в университетские годы, когда верховой ездой уже не занималась. Написала свой лучший рассказ на эту тему.
А розовая книжка, с которой все началось... Как-то она попала мне в руки, я впервые стала читать мамины записи и не удержалась от внесения своей корректуры. Уж не знаю, зачем мне это было нужно. Хотела ли я отомстить за свою писательскую нереализованность? Вряд ли. Мне было тогда только восемнадцать лет - и о том, что из меня не выйдет писателя, я еще не знала. Разве только смутно догадывалась.