Хандога ничего не ответил. Внутренняя напряженная борьба мотивов нашла отражение в его глазах, в них смешались боль и отчаяние. Продолжалась она несколько минут. Все это время Дервиш с Ольшевским находились настороже. В вербовке наступил момент истины, и от непредсказуемого Хандоги можно было ожидать чего угодно. Он качнулся на табуретке, Павел, на всякий случай, переложил из левой руки в правую пресс-папье. Болезненная судорога исказила губы поручика, и в комнате тихо прошелестело:
– Чего вы хотите?
Тон, каким он это произнес, и само выражение лица сказали опытному Дервишу о многом. Он не стал витийствовать и ответил прямо:
– Предлагаю вам, Михаил Петрович, сотрудничество с советской разведкой.
Хандоги тяжело вздохнул и, избегая его взгляда, обронил:
– На каких условиях?
– Я их называл: первое – сохранение вам жизни и второе – при желании вы можете возвратиться вместе семьей на родину. Ваш младший сын нуждается в серьезном лечении, и он его получит.
– Допустим, я согласился, а какие гарантии?
– Мое честно слово.
– Ваше слово – это ваше слово. А что скажут на Лубянке? Там для меня, наверное, уже заготовлена веревка.
– Какая веревка, Михаил Петрович?! Ну о чем вы говорите? Сотрудничество с нами – единственный путь вам остаться в живых и сохранить семью. Вы же не самоубийца! Японцы обрекают вас на смерть. Мы знаем об акции и, естественно, не допустим ее, – обращался к его разуму Дервиш.
– Ладно, ваша взяла. Что я должен делать? – сдался Хандога.
Дервиш и Ольшевский обменялись быстрыми взглядами. Выражение лица Хандоги и тон голоса говорили о том, что он сделал выбор. Но, зная его норовистый и взрывной характер, Дервиш не стал форсировать события и через мгновение убедился в правильности избранной тактики. На его предложение нарисовать схему объекта, где проходили тренировки группы Люшкова, Хандога заартачился и буркнул:
– Я вам не Репин и картин рисовать не буду.
– Михаил Петрович, я же не прошу вас нарисовать схему в цветах и красках, – сохранял примирительный тон Дервиш и положил перед Хандогой карандаш и бумагу.
Тот не притронулся к ним. Возникла пауза. Ее нарушил Ольшевский и язвительно заметил:
– Михаил Петрович, а ты попробуй, как знать, может, у тебя откроются и другие таланты, кроме бильярдиста?
Хандога обжег Павла взглядом и отрезал:
– Хватит, наигрался на всю жизнь!
– Михаил Петрович, а ты не торопись хоронить себя раньше времени, за тобой три партии.
– Что?! Какие еще партии?! – опешил Хандога.
– Так счет три – один в мою пользу, и ты, Михаил Петрович, обещал отыграться. А слово офицера кремень, – напомнил Павел.