Он снова обернулся к Полиньяку:
– Благодарю, капитан. Вы сослужили мне хорошую службу. Теперь можете идти. Или мне придется просить вас трижды?
– Нет, сир. Всегда к вашим услугам. – Мушкетер поклонился и вышел из зала.
За дверями его ждал Россиньоль.
– Как все прошло?
– Трудно сказать. Возможно, он возведет меня в ранг герцога, возможно, лишит занимаемой должности. Я не знаю.
– Не печальтесь, так бывает со многими. Его не так-то просто раскусить. Вы передали ему кольцо?
– Да. И растения тоже.
– Что вообще все это значит, как по-вашему, капитан?
– Я полагаю, что Вермандуа удалось бежать. И что убили на мосту кого-то другого.
Россиньоль растерянно заморгал:
– Но если его считают мертвым, почему он подал весточку о себе?
– Я думаю, он хотел помириться с отцом. Но это стало невозможно, особенно после того, как тот лишил его легитимности. Что, однако же, не означает, что Вермандуа утратил желание помириться. Возвращая печать, он сигнализирует отцу, что подчиняется его решению. Кроме того, он отдал королю самое дорогое, что у него было, – кофейные растения.
– Но откуда он их взял?
– Понятия не имею. И все же не забывайте, что он – мастер-вор.
Они шли через зеркальный зал. Примерно на середине остановились и поглядели в окно на Гранд-канал, по которому в сторону дворца медленно плыла гондола в форме лебедя. Оба на мгновение замолчали. Затем Полиньяк пробормотал:
– Знаете, какой вопрос не давал мне покоя?
– Какой?
– Чем закончилась бы эта история, если бы Челон и Вермандуа не сбежали от нас.
– Что ж, по всей видимости, судьба решила иначе.
– Судьба? Вы имеете в виду булочников. Просто ужасное совпадение, что они заявились именно тогда, вы не находите? Можно подумать, кто-то подал им знак.
Россиньоль улыбнулся:
– Вы тоже начинаете видеть повсюду шпионов и интриги, капитан. А теперь прошу меня извинить. У нас война, мне нужно расшифровать множество депеш.
Россиньоль поклонился и исчез, а Полиньяк еще долго стоял у окна, держа в руках четки, и смотрел на канал.
* * *
Прежде чем вернуться к расчетам, которыми она занималась на секретере, Ханна протерла усталые глаза. С каждой неделей становилось все труднее разбирать почерк хозяина дома. Подагра в суставах пальцев в последнее время разыгралась не на шутку, кроме того, он почти ничего не видел. И результатом становились эти жуткие каракули, которые лежали перед ней, – шесть страниц, заполненные иероглифами. Если бы эти записи были обычными письмами, можно было бы расшифровать неразборчивые места, обратившись к контексту. Однако с математическими расчетами это было почти невозможно. На этом листе содержались расчеты по гравитации, которые должны были дополнить рассуждения Ньютона. Но сколько бы Ханна ни вглядывалась в оформленные по подобию записей Лейбница формулы, дюжины гамм, дельт и знаков «равно», кое-что по-прежнему оставалось неясным. Поскольку статью уже завтра следовало отослать издателю «