– А я?
– Ты? С тобой мне всегда приходилось нелегко, – слова Кокогуль были как тычки в грудь, – да, ты воспитанная и черты лица у тебя достаточно привлекательные. Но абсолютно всем известно, что ты потеряла мать. Именно этим ты и отличаешься от других. И не надо так злобно смотреть на меня. Хочу тебе напомнить: не моя вина, что твоя мать умерла. И не моя вина в том, что говорят люди. Но я делаю для тебя все, что могу. Подумай об этом, Ферейба. Не заносись слишком высоко.
– Ты не любишь меня так, как любишь их.
– А ты не любишь меня так, как любишь отца и деда. Не думай, что я этого не знаю.
Я замолчала. Конечно, она говорила правду.
А Кокогуль невозмутимо вернулась к своей персоне, как будто наши несостоявшиеся сваты нанесли ей личное оскорбление:
– Мне жаль, что они потеряли сына. Но еще больше жаль времени, которое я потратила, угощая их чаем и печеньем.
Падар-джан ничего обо всем этом не говорил. Он приходил и уходил, ласково спрашивал о нашей учебе, но ни словом не упоминал агу Фируза и его сына. Я хотела бы, чтобы отец вел себя по-другому, но он иначе не мог. Я освободилась от жениха и его семьи, но теперь оставалось лишь гадать, как легко семья отдаст меня, если посватается кто-то еще. И ждать, когда это случится.
Я находила утешение у моего соседа. Он читал стихи и жаловался, что потерял несколько баллов на экзамене. Увлеченно говорил о том, как после окончания университета пойдет работать. Ему хотелось поехать за границу и пройти стажировку в иностранной компании. Увидеть мир. Я любила слушать, как он рассказывает об университете. Он так детально описывал расположение, и здания, и преподавателей, что я могла, закрыв глаза, представить себя там, внутри.
Однажды он сказал нечто такое, чего я никогда прежде не слышала:
– Я хотел бы познакомиться с тобой и твоей семьей, так, чтобы нас не разделяла стена.
Краска бросилась мне в лицо. Я улыбнулась, ерзая в траве.
– Но это же означает… То есть это ведь не…
– Я не хочу сказать ничего лишнего. Но, думаю, ты должна знать: я считаю, что нашим семьям следует начать переговоры.
– Знаешь ли ты, что это означает? – спросила я, смутившись. – Не говори того, чего не имеешь в виду.
– Я не стал бы говорить того, чего не имею в виду, Ферейба. Поверь мне, кандем. Сладкая моя.
У меня мурашки забегали по коже, когда он произнес мое имя, а нежное, но смелое слово «кандем» было как ласковый поцелуй.
– Знаешь, о чем я думаю каждый день?
Я откинулась на траву, глядя вверх на ветки. Листья в форме капелек защищали от резкого солнца. Поблескивали белые, красные и черные ягоды, спелые и дозревающие. От света щипало в глазах.