В первые годы нашего брака, пока не было детей, я успела хорошо узнать мужа.
Глядя ему в глаза, я могла читать его мысли.
Он был моим хамсаром.
Лающие голоса приказывали Махмуду идти, а я смотрела на него. Голубая сетка паранджи разделяла нас теперь, в самый драгоценный момент нашей семейной жизни. Я столько хотела сказать! Взглядом, как может лишь хамсар, он шепнул мне:
– Береги детей, джанем. Я постараюсь все уладить. Мне жаль, что я навлек это на вас. Я бы все отдал, чтобы остаться с вами.
Мужа вывели из дома, и на наши жизни опустилась черная ночь. Они с грохотом захлопнули за собой дверь. Подпрыгнув на полке, две фарфоровые чашечки упали на пол, превратившись в белые и пастельные черепки.
Я услышала быстрые шаги наверху – это Салим подбежал к окну. Я никогда не спрашивала, что он увидел. Если я хоть немного знала мужа, он в тот момент понимал, что дети смотрят, как его уводят, и не мог сделать ничего, что еще больше омрачило бы эту ночь, навсегда врезавшуюся в нашу память.
Ферейба
15
Салим на цыпочках подошел ко мне. С моей головы соскользнула паранджа, я лежала, распластавшись на полу. Вдалеке слышался шум двигателя. Они забрали Махмуда. Сын сел рядом, а Самира наблюдала за нами с безопасного расстояния.
– Мадар-джан, – прошептал Салим, не в силах дальше выносить эту тишину.
– Сынок, поднимитесь с сестрой наверх и ложитесь спать, – перебила я, прежде чем он успел что-либо спросить, – а я буду ждать вашего отца.
У меня не было для него ответов.
Я знала, что ему страшно. Он хотел быть полезным и сделать нечто такое, чтобы Махмуд им гордился.
Самире тогда едва исполнилось пять лет. Она была продолжением меня. Ее настроение отвечало моему – так приливы и отливы подчиняются луне. Стоило мне задуматься, дочка умолкала, сдувая темную челку со своего наморщенного лобика. Если я радовалась, Самира бегала вприпрыжку. Той ночью она молчала и дрожала. Крепко сжав кулачки, она лежала в постели, а на подушке расплывалось темное пятно от слез.
Салим проснулся на рассвете и спустился в гостиную. Я сидела на диване, привалившись головой к стене. Наверное, для него это было страшное зрелище.
– Мадар-джан!
Ему пришлось позвать меня дважды.
– Да, Салим.
У меня пересохло в горле. Голос охрип.
Салим не знал, что сказать. Он просто чувствовал, что должен нарушить молчание и понять, что происходит.
– Мадар-джан, ты спала?
Я сидела, обхватив руками живот, еле доставая распухшими ногами до пола.
– Да, сынок.
Салим недоверчиво посмотрел на меня и предложил сделать чай. Я увидела его, сжавшего руки за спиной, с лицом, искаженным страхом, и поняла, что ему нужна мать.