В 1951 г. я меняю место работы и уезжаю на полюс холода в Оймякон, где и написан ряд моих стихов, вошедших и в сборники и в «Колымские тетради» («Камея», «Стрельцы» и т.д.).
В 1953 году мною привезена в Москву первая «Колымская тетрадь», «Синяя тетрадь» – названная так Пастернаком. Стихи из нее входили в разные мои сборники, но не очень много.
С декабря 1953 года по октябрь 1956 года я прожил в Калининской области. Решающее большинство стихов этих лет – реализация колымских впечатлений – записано наново, а не по правке стихов (1949–1951 годы).
С возвращением в Москву в октябре 1956 года я отсекаю последней «Колымской тетрадью» «Высокие широты» – хотя в нее входят и стихи, написанные не на Колыме и даже посвященные не Колыме. Но у всех этих стихов есть какая-то тайная сердцевина, не очень четко понятая мною самим, что не дает возможность отчислить эти стихи от «Колымского ведомства».
Далее с 1959 года написан ряд стихотворений – «Память», «Пень», которые иначе чем «постколымские» назвать нельзя – нет. Это стихи на колымские вопросы, которые Колымой поставлены, но не получили по разным причинам своевременно – хотя бы в Калининской области – ответа. Стихотворение «Бивень» относится сюда же, «Горный водопад»…
Одновременно пишутся стихи, выражающие новые мои впечатления, – «Весна в Москве», «Голуби», многочисленные московские стихи, вошедшие в сборник «Шелест листьев» – там больше всего московского.
Стихи всякого поэта – это поэтический дневник, дневник его души.
При установлении точной хронологии каждого моего стихотворения читателя ждет, мне кажется, убедительная картина мира.
За это же время пишется несколько важных для меня стихотворений общего плана; мое понимание природы много отличается от Пастернака, Фета и Тютчева, выстраданное понимание природы.
В ряде стихотворений трактуются вопросы искусства. Эти стихотворения для меня – выражение моей формулы связей жизни и искусства…
Написано несколько стихотворений чисто гражданского рода: «Прямой наводкой», «Гарибальди в Лондоне». Но у меня таких стихотворений мало.
Местом своим в русской поэзии, в русской жизни XX века я считаю свое отношение к природе, свое понимание природы.
Длительность многолетнего общения с природой один на один – и не в качестве ботаника – дает формулу о поэзии.
Смотря на себя как на инструмент познания мира, как на совершенный из совершенных приборов, я прожил свою жизнь, целиком доверяя личному ощущению, лишь бы это ощущение захватило тебя целиком. Что бы в этот момент ни сказал – тут не будет ошибки.